Останься со мной!

– Я предлагаю вам принести пользу государству, которое, между прочим, дало вам бесплатное образование, медицинское обслуживание и прочее, и прочее. Вы же своей деятельностью в последние два года нанесли ему значительный материальный ущерб. Предлагаю вам возможность искупить свою вину и принести посильную пользу. Если, конечно, вы в этом заинтересованы.

– А если нет? – спросила я.

Все это казалось мне каким-то бредом, шпионским фильмом. Кем, по его мнению, я должна была стать? Джеймсом Бондом? Никитой?! Я, малоизвестная певичка с большими амбициями и еще более грандиозными страхами и комплексами?

– Если нет… – развел руками Рыбкин. – Тогда суд, приговор, заключение… Я уже сказал.

– Слушайте, вы меня совсем уж за дуру держите, – усмехнулась я. – Вы всерьез полагаете, что я поверю вам, когда вы говорите, что мне стоит лишь отказаться – и вы меня отпустите. А если я расскажу кому-нибудь, куда меня возили и что мне предлагали? Я, может быть, ничего не знаю о работе полиции и… секретных агентов – или куда там вы меня вербуете? – но я же не идиотка.

– Вы не идиотка, – вздохнул Рыбкин. – И потому должны понимать, что существует масса причин, почему осужденная может не доехать до места отбытия наказания. Суицид, драка в КПЗ, несчастный случай во время этапа, острое инфекционное заболевание…

Он перечислял все, что могло со мной случиться, если я откажусь сотрудничать, все с тем же скучающим, равнодушным выражением лица.

Я смотрела на него и понимала, что перед этим человеком я, считавшая, что за последние два года неплохо освоила науку манипулирования людьми, совершенно беспомощна. Его невозможно развести на жалость или симпатию, немыслимо уболтать, уговорить, обмануть. Я совершенно ему не интересна – просто очередной винтик в гигантской машине, привыкшей перемалывать своими железными челюстями все, что в нее попадет.

Мне стало вдруг страшно, до того страшно, словно передо мной сидел не живой человек, а некое существо иного порядка, суть которого я просто не в состоянии была осмыслить.

Кончики пальцев у меня похолодели, и сердце ухнуло куда-то в желудок.

– А если… если я соглашусь? Какие задачи мне предстоит выполнять?

– Все, какие сочтет нужным вам поручить ваше руководство, – отозвался он. – Но сначала вам предстоит пройти обучение, в процессе которого будет выявлено, для выполнения каких именно заданий вас можно использовать наиболее эффективно.

«Использовать наиболее эффективно…»

Словно я была не живым человеком, со своими мыслями, чувствами, надеждами, а каким-то новым, еще не изученным видом оборудования.

– Так как же, Алина Андреевна? – помолчав, спросил он.

И впервые, кажется, за все время посмотрел прямо на меня.

Глаза у него оказались ничуть не сонными – цепкими, безжалостными, холодными, как подтаявшие кусочки льда.

И я подумала: интересно, а что, если меня признают профнепригодной? Тогда меня тоже уберут или оставят для выполнения каких-нибудь мелких поручений?

Или…

На самом деле я отчетливо понимала: выбор у меня невелик. Вернее, никакого выбора нет вовсе.

Согласившись, я получала хоть какой-то шанс. Он ведь сказал, что будет обучение, занятия…

Значит, я смогу выходить из этой проклятой розовой комнаты? Встречаться с другими людьми? С инструкторами? Может быть, мне удастся как-то отсюда сбежать? Дать знать о себе Мише?

Или… или маме…

Я тряхнула головой и ответила:

– Давайте… Давайте попробуем.

Оглядываясь назад, на тот период своей жизни, я могу только поражаться, какой наивной и инфантильной я оставалась, несмотря на все случившееся со мной.

Мировосприятие у меня было на уровне обиженного подростка. Какие-то люди решили, что вправе отобрать у меня мою жизнь и перевернуть ее по собственному усмотрению?! Решили, что могут пользоваться мной, как послушной игрушкой? Шантажом добиться от меня подчинения? Так не бывать же этому!..

Меня тошнило от грязно-розовых стен выделенной мне комнатушки, от неизменного пейзажа за окном, от постной рожи капитана Рыбкина, от равнодушных ко мне инструкторов, с которыми я обязана была заниматься с утра до вечера. От того, что мне так ни разу и не удалось выбраться на улицу или хотя бы узнать: в какой географической точке вселенной я нахожусь.

Я буквально исходила злостью, раздражением, едким отчаянием, какой-то подсознательной потребностью сделать всем вокруг, и в первую очередь себе, только хуже. Я ненавидела себя за то, что так быстро сдалась, сломалась, не бросилась на капитана Рыбкина, чтобы расцарапать его сонную рожу.