Остались только слезы

Считая, я еще успевал думать, увещевать себя. «Все это не имеет значения, Морис. Даже если ты потерпишь неудачу, когда-нибудь о ней забудешь. Когда-нибудь ты умрешь. Наши поступки — не что иное, как пыль, которую однажды развеет ветер…»

…пять!

Я встал, подошел к двери, бросил взгляд на отца. Нагнулся, посмотрел…

— Стоп!

Опять! Я думал, меня сейчас стошнит.

Люсия была в бешенстве.

— Ты наклоняешься к замочной скважине, словно подглядывать за парочками доставляет тебе наслаждение! А твое беспокойство? Надо же его показать… Ты ведь наблюдаешь не за тем, как лезут под юбку горничной! Там лапают твою мать, а здесь — твой отец!

Начали заново. На этот раз все прошло хорошо. Я в самом деле заставил себя наплевать на свою карьеру, на съемочную группу, на Люсию, на фильм. Это и означало то самое «не зажимайся»! Мое открытие было сделано в пароксизме страха.

— Ну, как, вас устраивает? — спросила Люсия у ассистента оператора.

— Вполне.

— Ладно, подготовьте другой ракурс. Поди сюда на минутку, Морис…

Я последовал за Люсией в ее уборную. Я ощущал непонятную слабость, нетвердо держался на ногах, как после тяжелейшей болезни, а в груди была какая-то пустота.

Люсия захлопнула дверь.

— Садись.

Я сел в неудобное плюшевое кресло.

— Что происходит, Морис?

— В каком смысле?

— То, что ты делаешь, катастрофически плохо. Мне неприятно тебе об этом так прямо говорить, но когда одна съемочная минута обходится в пять тысяч франков, тут не до церемоний.

Она ходила вокруг меня быстрыми шагами. И от этого кружения я совсем одурел.

Наконец, успокоившись, она встала передо мной как истукан.

— Ты не сделаешь мне этого, Морис! Ведь на репетициях у тебя все шло хорошо, нет причин, чтобы не получилось и теперь. Ты отдаешь себе отчет, что произойдет, если ты не справишься и тебя придется заменить во время съемок?

Я думал, она скажет, что с моей карьерой будет покончено, но она говорила о себе.

— Я стану посмешищем для всех киношников! — захныкала она.

Не знаю, почему, но мне после этого стало легче. Люсия ставила все на свои места. Итак, это было лишь вопросом тщеславия. Значит, для меня дело заключалось в том, чтобы не быть тщеславным…

— У меня мандраж, неужели вы не понимаете, Люсия?

— Мандраж теперь, когда ты еще не должен произнести ни слова! А как бы ты чувствовал себя в театре на сцене?

— Наверняка лучше. По крайней мере я бы сознавал окончательность, непоправимость того, что делаю. Что мне больше всего мешает на съемочной площадке, так это мысль о том, что сцену можно прервать, начать все сначала… У меня нет времени привыкнуть к моему страху, понимаете? Как только я ошибаюсь — стоп! На сцене, по мере того как развивались бы события, все б утряслось.

Мой аргумент ее поразил.

— Да, понимаю, мой мальчик… Как же нам в таком случае поступить?

Мне пришла в голову одна идея.

— Вместо того, чтобы объяснять, покажите мне все сами, Люсия! Перед началом каждого эпизода, играйте мою роль… У меня достаточно воображения, чтобы, так сказать, транспонировать.

Люсия задумалась.

— Попробуем…

* * *

Моя идея оказалась блестящей. Начиная с этого момента все стало очень просто.

Люсия обладала удивительным талантом. Когда она вживалась в роль, создавалось впечатление, что никто на свете не сможет исполнить ее лучше, чем она, даже если это какая-нибудь совершенно невозможная роль, скажем, несчастного юноши!

Затем меня снимали со спины. Кажется, что здесь можно сделать такого, однако Люсии удалось создать столь правдивый образ, что я был потрясен.

Одна рука у нее свисала вдоль тела и судорожно сжималась. Иногда, в зависимости от громкости телевизора, она втягивала голову в плечи. Когда она встала, чтобы подойти к двери, тревожный момент напряженного ожидания был передан ею просто гениально. Я понял, до какой степени мой персонаж должен был чувствовать себя между двух огней; насколько он должен был опасаться той искры, которая, вспыхнув, уничтожила бы счастье его отца…

— Спасибо, Люсия, я понял.

Эпизод тут же отсняли. Мой страх исчез: в меня вселился темперамент, гений — я должен это сказать — Люсии. Пусть через посредника, но играла она!

Все прошло безукоризненно.

— Отлично! — ликовала Люсия. — Сделаем еще один дубль, но это то, что надо, малыш..

На сей раз во взгляде ассистента не было злорадства.

* * *

Таким образом мы и продолжили. Это оказалась именно та система, которая была нужна. Люсия играла, а я спокойно и послушно повторял за ней ее жесты, интонации, мимику… Я был хорошим имитатором. Я ей одалживал свое лицо, но мою роль играла она. То, чем я занимался, напоминало по сути дела альбомчики «Раскрась сам», до которых так падки дети и которые скорее лишают художественного вкуса, чем воспитывают его.

Глава X

На протяжении первой недели, пока шли съемки, чувство, которое я испытывал к Люсии, граничило с благоговением. Талант актрисы позволял мне наделять ее всеми добродетелями. Я копировал ее со всей тщательностью, и меня устраивало быть лишь инструментом в ее искусных руках.