Особые обстоятельства (Рассказы и повести)

— Да что же делать-то! — воскликнул он и добавил уныло, безнадежно: — Значит, уезжаешь. А я осенью в армию уйду… Как же я там, в армии-то, буду?

— Как все, так и ты.

— Ждала бы меня.

— Слишком многого хочешь! — Валентинка, не оглядываясь, взбежала на крыльцо…

Перекликаются колеса, курит в тамбуре Семен Иваныч. Отлетают назад годы Валентинкиной жизни, как столбы, на которых белеют вымерянные цифры.

И не решилась бы Валентинка, если бы не сама Зинаида Андреевна. Пришла к Валентинке, когда утро еще показало первый светлый подзор, сказала собираться. Будто посчитала, что это навсегда… Даже потом до автобуса не проводила. Лишь мелькнула в окне старым в елочку платьем. Зачем же так, Зинаида Андреевна, зачем же так?

Зато Хульша вытерла губы ладонью, расцеловала троекратно, отстранила от себя, вопрошая построжавшим взглядом. Решила:

— Справишься, бастрык тебе в поясницу.

Коркуниха прибежала неприбранная, без платка, в макушку второпях накось воткнута гребенка. Подала Валентинке узелок, охрипло попросила:

— Симочку встретишь, гостинца ей… гостинца от матери… Скажи, мол, вся родня кланяется низко, да еще скажи, мол, отец шибко хворает… И напишет пусть матери-то!.. А как же? — словно поразившись этой неожиданной мысли, обратилась она к маленькой кучке провожающих.

— Город-то велик, — посомневалась Люба Шепелина, — там человеку затеряться, что иголке в стогу. Адрес-то хоть имеется?

— Имеем, — спохватилась Коркуниха. — В узелок засунула.

Шофер постукал кулаком по гудку, автобус трижды пролаял.

— Огромное спасибо вам за все, — сказал Семен Иваныч, часто-часто заморгав, поглядел в ту сторону, где был дом Зинаиды Андреевны. — До свидания…

За околицею потыркивал трактор, возле рубчатого колеса стоял Петюня, помахал в хвост автобуса новою кепкой…

«Как просто все оказалось, — подперев подбородок ладошкою, думала Валентинка. — Взяла и уехала».

Вернулся в тамбур отец. От него пахло табаком и жженой бумагой.

— Как вы очутились в городе? — спросила Валентинка.

— Очень просто. Узнал, куда вас эвакуировали, и поехал, и принялся искать, ждать. Я всегда надеялся…

И лицо у отца сразу словно бы осунулось и дернулся уголок рта.

Среди каменных столбов вокзала встречно двигалось, клубками запутывалось множество людей. На долгих скамьях жевали, скучали, дремали. Тетки в халатах торговали пирогами, булками, источавшими маслянистый запах. Валентинку истолкли локтями, завертели, ей казалось, что угодила она в стадо, которое гнали очумелые пастухи.

Наконец они выбрались на волю, Валентинка крепко прижимала Коркунихин узелок. Площадь легла перед ними, серая, точно подзолистая земля. Машины подбегали к столбу, расписанному клетками, и, ворча, уносились прочь в прямизну улиц.

Молодой шофер, с чубчиком из-под берета, поднял у машины крышку багажника, поместил туда чемодан. Валентинка откинулась на спинку пружинистого дивана о бок с отцом; отец кончиками пальцев похлопал ее по локтю.

Ветерок вмахивал в открытое окошко, освежал щеку. Улицы сходились и разлучались, бесконечно соединяя и отбрасывая бесчисленные дома, деревянные строения, похожие на сельские, церкви, сады, скверики. Порою закатным в ненастье солнышком вспыхивал светофор, и тогда по обеим сторонам улицы видно было такое же движение, что и на вокзале. И Валентинка подумала, что и вправду как же здесь найти Симочку. Нашарила в узелке бумажку, прочитала: «Ул. Рабочая, дом 25, комн. 117. Коркунова Серафима Митрофановна». Интересно все-таки, как она устроилась, как живет.

В машине, однако, было жарко. Платье пристало к телу, оголив колени. Валентинка старалась натянуть его, потому что шофер в зеркальце подглядывал, но толчки машины мешали. Наконец машина свернула во двор, скрежетнула тормозами. Валентинка покрутила рукоятку — на окошко поползло стекло, нажала другую — дверца откинулась. Неловко перебирая ногами, сминая платье, выбралась наружу. Перед нею с интересом стояли несколько женщин и девчонок и жердеватый пожилой мужчина в соломенной шляпе и наглухо застегнутой холщевой куртке, чем-то напоминавший Петюню. Позади был скверик с жиденькими тополишками, крытый фанерою стол, на котором мужики с воплями забивали «козла».

— Так вот вы какая, — произнес жердеватый мужчина удовлетворенно, будто оправдались его надежды, и приподнял шляпу, обнажив загорелую лысину. — С прибытием приветствую вас.

Машина между тем отъехала, отец спросил, видимо волнуясь:

— Все ли готово, Борис Никанорыч?

— В наилучшем порядке! — Тот широко повел рукою, приглашая Валентинку в двери подъезда. — Покорнейше прошу.