Особые обстоятельства (Рассказы и повести)

И все же она посмотрелась в зеркало, потрогала серьги, оправила волосы и привычно пошла в зал, по-особому слыша стук собственных каблучков по елочке начищенного паркета. Под голыми локтями спружинил бархат кресельных подлокотников. Празднично, возвышенно отдался в висюльках богатой люстры последний звонок. На сцене уселись за красный стол увесистые люди с государственными лицами. Один из них приблизил к себе черепок микрофона, привстал и попросил товарищей в президиум. Валентинка вместе со всеми хлопала в ладоши, когда незнакомые и знакомые ей люди подымались по ковровой дорожке лестницы на сцену, и сама спокойно поднялась туда, ощущая лишь легкое будоражащее волнение. Когда-то, в первый раз, внезапно услышав со сцены фамилию «Марфина», она заозиралась, думая, у кого еще такая. «Тебя это, дурища», — ткнула ее в бок соседка. Ноги сделались резиновыми, не сгибались в коленках. Оглушенная, в гудящем тумане каком-то, очутилась она за столом, сидела сама не своя. Зал глубоко внизу был чересполосицей светлого и темного, будто вспаханное под пары поле. «Да вы не волнуйтесь, — зашептал Валентинке сидевший рядом человек с широким рябым лицом, — все очень хорошо». И заулыбался.

…— Такие, как Валентина Семеновна Марфина, — услышала теперь Валентинка привычные слова с трибуны. — Имя ее стало известно далеко за пределами нашего района…

А ей внезапно вспомнился тот противный сон, что, привиделся перед самым приездом газетчика. Правда, въяве дворец другой, и платье на ней вовсе не белое, и туфли иные. Да и стыда и страху никакого нет. И все же заныло внутри, и она едва досидела до конца совещания и на концерт не осталась.

Из райцентра, не то что с вокзала, до села можно было доехать на рейсовом автобусе. День уже встал жарко, по автобусу летучими прядями плавала пыль, застилая нескольких пассажиров. Валентинка чувствовала острый привкус ее на губах, на языке. Она неотрывно глядела в окошко на знакомые окрестности, будто с ними уже прощалась.

Автобус сбавил скорость, переваливаясь, встряхиваясь, влез на жесткий настил моста через речку. До села отсюда было рукой подать. И тут нечаянно заметила Валентинка Семена Иваныча. Он тосковал на взгорочке, смотрел куда-то в заречье. Валентинка закричала шоферу, тот затормозил. Она спрыгнула на дорогу, перескочила канаву обочины, по спутанной траве добежала до Семена Иваныча. Он ждал, держал в зубах веточку. Валентинка запыхалась, остановилась в шаге от него. Тогда он отбросил веточку и задумчиво сказал:

— Славно здесь у вас, земно-о. И оглушающе тихо. Мне бы в такой тиши больше месяца не прожить…

За кустами на речке булькал и плескался перекат. Жаворонки выныривали из луговинки и отвесно притягивались к небу.

— Вы как будто давно меня знали, — проследив глазами за одной из птичек, заметил Семен Иваныч.

— Это Зинаида Андреевна частенько об вас рассказывала. И об маме тоже.

— Та-ак, — удивленно протянул Семен Иваныч, сдернул с ветки ивовый листок, растер в пальцах. — Я хотел сказать ей великое спасибо, а ее все нет.

— А мама какая была? — Давно этот вопрос задавала себе Валентинка и теперь ожидала, что Семен Иваныч ответит небывалыми словами.

— Хорошая, — сказал Семен Иваныч, ссыпал в траву лиственное крошево, опять проводил глазами взлетающего жаворонка. — Так что же Зинаида Андреевна рассказывала?

Валентинка до мельчайших подробностей помнила, как лежал солдат на поле посреди изгорающих бабок пшеницы, перед мертвым страшным железом. И сейчас, передавая все это Семену Иванычу, даже пожалела, что такого с ним не было.

— Я тысячу раз погибал, — будто угадав, сказал Семен Иваныч. — И поля такие были, и танки… Все было. Но очень я хотел увидеть тебя и маму.

Он сбросил пиджак, разостлал на взгорочке, остался в белой рубахе с подтеками под мышками. Валентинка села, натянув на колени подол, обхватила их ладонями.

— Поедем со мной, дочка. — Семен Иваныч сказал это с такой надеждою, что у Валентинки внутри отдалась отзывчивая струнка. — Теперь я без тебя не смогу. — Он стянул через голову галстук, сунул в карман, похлопал себя по бокам, ища курево.

— А ведь ты сидишь на папиросах, — неожиданно рассмеялся он.

Валентинка тоже засмеялась, поскорее вытащила пачку. Папиросы смялись, поломались. Тогда Семен Иваныч вытянул из внутреннего кармана газету, оторвал лоскуток, свернул его. Валентинка узнала ее: там была фотография и статья.

«Странно, — подумала Валентинка, — кусочек бумаги, серые буковки, и вот — все в жизни может измениться». Но теперь подумала не как в первый раз, теперь сдавило дыхание, и речка на перекате зазвенела громко и напряженно.