Особые обстоятельства (Рассказы и повести)

Сонечка сунула деньги в кармашек и безотчетно направилась следом за парнем и стала смотреть, как он обматывает шею стареньким шарфом, надевает поношенное демисезонное пальто, выходит на улицу; в дверь прянуло сыростью, металлическими запахами улицы.

И Сонечка помешкала немножко, потянула ручку на себя, тоже вышла. Ветер насквозь пронзил платье, захлестнул подол вокруг ее ног. Она, придерживая подол, смотрела вслед удаляющейся фигуре в намокшей, сосульками, серой заячьей шапке. Вот сейчас свернет за угол! Как она хотела, чтобы он обернулся, всеми силами хотела! И ей показалось, что он, прежде чем скрыться, оглянулся, и она подняла руку и помахала ему ладонью.

Расписка

Эмилия шла трудно — авоськи оттягивали, больно кисти рук, на пястьях схлестнулись красные рубчатые полосы. Пакеты молока, бутылки с кефиром, хлеб в полиэтиленовом мешочке, палка любительской колбасы, два килограмма яблок, килограмм томатов, тоже в прозрачных кулечках, — все это весило порядком; да на полусогнутом локте еще жестко сидела сумочка с коробочкой косметики, кошельком и заводским пропуском.

Пришлось выстоять три очереди в магазинной спертой духоте, среди раздраженных, уставших после работы людей, и Эмилия вымоталась, пожалуй, куда больше, чем на службе. Кримпленовый кремового цвета в елочку костюм на Эмилии сбился, рубашка под ним приставала к спине, тушь на ресницах и тени под глазами размазались, палевый колпак прически сбился набок, и Эмилия ощущала себя неряшливой, липкой, жирной; запахи духов и пудры перемешивались с запахами пота, и ей казалось, что от нее за версту разит кошкой. Но одернуть хотя бы подол и поправить прическу она не могла, потому что руки ее были точно связаны, и шла терпеливо, обреченно.

И так вот — чуть ли не каждый день: у сына-студента и дочки-десятиклассницы аппетит был, как у аллигаторов. Она ни разу не видела, как обедают аллигаторы, но представить могла — по фильмам «Клуба кинопутешествий», когда на экране телевизора возникали тропики, и вдруг из кипящей жижи разевалась бездонная бугроватая пасть с двумя пилами зубов. Эмилия тоже любила поесть — наголодалась в детстве до дистрофии, особенно обожала бисквитное пирожное: от одного вида золотистого пористого среза, кремовых розанчиков и завитушек у нее слюнки текли; однако воздерживалась, приговаривала себя к разгрузочным дням, а после них, лживо свои слабости распекая, наверстывала вдвойне…

Она тащилась по горячей оживленной улице, ее толкали, теснили, но все было привычным для этого вечернего часа: запахи бензинного перегара, табака, духов, пота, завихрения у магазинов, сумки, авоськи, портфели. Город возвращался по домам, предвкушая отдых и развлечения.

Шевелился перекресток, перемежая потоки машин. Надо, мелко семеня ногами и на время позабыв о тяжести сумок, перебежать его, а потом направо — к дому, занимающему целый квартал. Однако домой Эмилии не хотелось. В сплошной стене слившихся многоэтажных зданий, вдоль которой Эмилия продвигалась, открылся вход под каменную арку, поманила сочная зелень в глубине двора и свободная скамья.

Повесив авоську на рейку скамеечной спинки, Эмилия блаженно перевела дух, отдувая румяненькие пухлые щеки, вытянула ноги в капроновых «следах» и белых танкетках. Ноги у нее были полненькие, крепенькие; да и сама она еще хоть куда, все на месте, и вчера подруги по отделу, не лицемеря и без ревности, говорили ей приятное и возвышенное. Вчера у нее был день рождения. Начальник группы, сняв очки, выстрелил пробкой, опытно пустил кометный хвост шампанского в стаканы. Потом ложками ели торт «Лакомку» и смеялись. Ей подарили дорогие египетские духи на французской эссенции — название написано по-восточному, не разберешь, кофеварку и набор салфеток из льняного полотна, со вкусом расшитых по каемочке крестиком.

Когда-то, давно-давно, в молодости, ей пришло в голову, что людей в заводском отделе снабжения работает, по крайней мере, в три раза больше, чем это необходимо. Отсюда и окладишки самые низкие. Бойкая Нина Павловна точно говорит: «Завод делает вид, что нам платит, мы делаем вид, что работаем». С утра начинаются разговоры: кто да что купил или ловко достал, по блату сшил, что где случилось; на работу ходят, как в театр, надевая все самое модное, новое, лучшее, чтобы покичиться перед другими, показать свое преимущество. У них мужья настоящие, серьезные, с солидными окладами, со всякими приработками. Эмилии тягаться с ними трудно, приходится даже на отпуск прикапливать по копейке. Пантелей Прокофьевич просиживает штаны в бюро технической информации и — довольнешенек. «Сократить бы в отделе штаты, — когда-то подумывала Эмилия, — оставшимся зарплату поднять бы втрое — справятся запросто». Но постепенно привыкла к разговорам, безделью до полудня и внезапным авралам, и о переменах в своей жизни совершенно не помышляла.