Особые обстоятельства (Рассказы и повести)

— Сейчас еще по одной налью, — сказала Надежда Николаевна и спохватилась: — Заговорила я тебя! Да обрадовалась, что не ошиблась. Вот ты спросила, зачем я тебя из химчистки вызволила?.. А увидела — сможешь. Недавно вот в сто двенадцатой школе перед выпускниками выступала. Ведь видела — есть к нашему делу способные. Ку-уда там? «Не хотим в лакеи!..» Да всякое дело можно испохабить. Ты заметила — шоферы дальних рейсов к нам обедать ходят из своего мотеля? Не рукой подать, да и свое кафе там, а — к нам…

Конечно, Сонечка видела их: солидные, степенные, ручищи такие надежные, на таких ладонях можно спать — не покачнутся.

— Так они добрую славу о нашем ресторанчике по всему Союзу, по всему Союзу несут. А добрая слава дороже всего… Или вот ты говоришь — чаевые. — Надежда Николаевна, видимо, продолжала спор, возникший в школе, потому что Сонечка-то ничего такого не говорила. — Деда моего казаки нагайками засекли, отец в госпитале обрубком скончался, а я буду драть чаевые с тех людей, ради жизни которых… — Она не докончила, развела руками. — Ну, бывает у нас, оставят больше, чем надо, это мелочь, муть, исключение, тут ты не мучайся. Но взяток не бери. Увижу — убью!

Она рассмеялась опять и побежала на кухню: там милицейским свистком сигналил снова вскипевший чайник.

Сонечка проводила ее благодарными глазами. Было обидно за сестру, что так не по-доброму отзывалась об этой прекрасной женщине. И как хорошо, что Надежда Николаевна все же затащила к себе на чай.

И вот однажды Григорий Максимыч Замойский построил всех сотрудников ресторана и, торжественно сияя, представил им новую официантку Софью Кирилловну Поятину, которая выдержала испытательный срок. На Сонечке было салатного цвета платье с кружевным воротничком, с пояском и накладными карманами, которое она с трудом после ателье на себя подогнала; лицо Сонечки полыхало. А до этого еще она подслушала нечаянно разговор — Замойский спросил Надежду Николаевну, как ее протеже, а та ответила, не задумываясь: «Очень талантлива». А еще до этого Рита и сама Надежда Николаевна помаленьку обучали Сонечку азам: как заказ принять умеючи, без лишних вопросов, как справа от тарелки класть нож и ложку, слева — вилку, справа подать блюдо, слева убрать, как обращаться с капризным кассовым аппаратом, который частенько мажется мастикою. У Сонечки все получалось ловко, но вот поднос «элегантно, непринужденно, даже слегка пританцовывая» нести на присогнутой в локте руке никак не могла, хотя и дома, под насмешки сестры, тренировалась.

«Научишься, — утешала Надежда Николаевна, — чувство равновесия у тебя есть. Потом о подносе и думать не будешь, даже смотреть, неся, на него не станешь… Помню, — посветлела она, и свободные официантки тотчас прислушались, — помню, пригласили меня, вместе с лучшими официантками города, обслуживать большое собрание ученых людей. Банкет у них был потом, как водится, с итогами, со значительными тостами. Волновались мы ужасно. Построились друг за дружкою, подносы вот так подняли. Знаменитый Иван Давыдович Пудин нами командовал. Сделал страшные глаза и выдохнул: „Девочки, пошли!“ И мы этак вышли… Так все ученые, седые умные головушки, поднялись и захлопали в ладоши».

Надежда Николаевна даже прослезилась, рассказывая это, застеснялась, вздохнула: «Старею». А ведь она, Сонечка, чувствовала, что, пожалуй, Надежда Николаевна по всему моложе ее. Надо встряхнуться, надо весело и раскованно подходить к людям, надо, чтобы не оскаленные зубы, а улыбка, искренняя улыбка была у тебя для людей…

Начиная с одиннадцати, появляются девушки и женщины из всяких контор, заказывают комплексно, по обеденному меню, все по полпорции. Быстренько управляются и опять по делам. Потом прибывают рабочие мастерских, расположенных у шоссе, сами подсчитывают, оставляют под тарелкою деньги, записку на салфетке: «Сонечка, спасибо, извини, мы спешили очень». Хотя они и моют руки, от салфеток чуть-чуть пахнет металлом, машиной.

Сидит человек за столиком, как в воду опущенный. Ранние морщины на лице, особенно в подглазье, будто кто-то когтями процарапал, стылые глаза. Смотрит в меню и ничего не видит.

— Знаете что, — улыбается Сонечка, — выпейте-ка немножечко сухого вина для аппетита, а я вам принесу тресочки фри, она у нас сегодня удалась.

Видимо, у нее как-то особенно, по-доброму это получилось, потому что потеплели глаза у человека и оказались невероятно голубыми; она их про себя с незабудками сравнила, хотя и понимала, что это сравнение никуда не годится.

— Если б еда спасала от всех бед. — Уголки его губ невольно полезли кверху, на улыбку.

Сонечка издалека, других по своему ряду обслуживая, все следила за ним, чтобы вовремя, если понадобится, подоспеть. Должно быть, он был хорошим человеком, вот чувствовала она, необъяснимо как, но чувствовала. И очутилась возле, когда он явно собрался уходить, толкал пепельницу окурком…

— Чего-нибудь еще нужно?

— Знаете ли, даже уходить не хочется… Спасибо вам огромное. И желаю вам всяческого счастья.