Особые обстоятельства (Рассказы и повести)

Мягкая, успокоительная, салатного цвета окраска стен в зале, четырехгранные колонны, продольные полоски, цвета кофе с молоком, удлиняют их, делают полегче; на окнах бежевые занавески. Одна из стен вдается глубокой раковиною и отделяется от общего зала плотной шторою — здесь место для товарищеских ужинов и банкетов. Столы и стулья — из обычного пластика на металлических ножках. Дальше, за дверью, овальный холл с барьером и рогатыми вешалками, журнальными столиками и легкими креслицами.

— Вот и все наше хозяйство, — сказала Надежда Николаевна таким тоном, будто показывала Сонечке по крайней мере алмазные россыпи.

«Но почему мне — грязную посуду?» — огорченно и растерянно твердила про себя Сонечка, однако вслух спросить не успела: в зале по-военному шеренгою выстроились официантки. Их было пять, в одинаковых салатного цвета платьях с кружевными воротничками, с поясками и накладными карманами, в одинаковых кокошничках, не скрывавших обдуманных причесок, и все показались Сонечке редкостно красивыми.

«Разве они тоже — „по рукам“?» — вспомнила она предупреждающий голос сестры.

Надежда Николаевна знакомила Сонечку с официантками, называя их поочередно, Сонечка тут же забывала имена, думала, почему же все-таки Парамоновой понадобилось так упорно втягивать ее в «сферу обслуживания» и что надо при случае спросить об этом…

А потом день оказался пустым и огромным, она не знала, куда деваться, бродила по городу, несколько раз прошла мимо грузной отделанной под дуб двери треста ресторанов и кафе, пугаясь зловеще отблескивающей надписи; съела два эскимо, не почувствовав ни вкуса, ни холода; посидела на скамье бульвара. Среди кустов, над которыми будто дрожала светло-зеленая газовая вуаль, тоже, как на карнизе их дома, копошились и чвикали воробьишки, солнце пригревало ноги, проникая теплом в каждую клеточку тела, но скамья показалась Сонечке слишком жесткой. К тому же подсел прыщеватый бульварник, щупал глазами Сонечкины колени, козлиным голосом расспрашивал, чего она скучает и чего такая неразговорчивая. Сонечка по-кошачьи фыркнула и ушла, крепко постукивая каблучками по асфальту. Подумала, что вот такие же станут прилепляться к ней в ресторане… У билетной кассы в кино парень в замшевом картузе занял очередь за нею, она посчитала — нарочно, отступила в сторону и, перехватив его удивленный взгляд, независимо пожала плечиками и дождалась через три человека, пока он купит билет. Кино называлось «Романс о влюбленных», и она решила, что такой любви на самом деле не бывает…

Оказывается, она не поверила Надежде Николаевне, Замойскому не верила, оказывается, она давно, в глубине души, никому толком не верила… И только наперекор сестре, которая снова, как осенняя муха, зазудела вечером, сказала:

— Правильно ты говоришь, на легкую жизнь меня тянет. Такая уж уродилась.

И, независимо задравши кверху нос, хлопнула дверью ванной.

III

Вроде бы попривыкла Сонечка в химчистке к разнообразию человеческих лиц и нравов, могла по настроению и сгрубить какой-нибудь нервной фифе и оборвать заигрывающего, помня слова мастера Потоскуева: «Девка, что горох при дороге, кто пройдет, тот и ущипнет», а здесь, будто зелененькая выпускница средней школы, стояла у дверного проема, на выходе с раздачи в зал, точно детскую коляску, держа перед собою четырехколесную тележку, ничего не видя, с горящими скулами.

Сейчас все будут глазеть на нее, только на нее, и подгулявшие мужчины с мокрыми губами начнут отпускать всякие шуточки, и она по неловкости грохнет на паркет фужеры и тарелки, и они разлетятся в мелкие осколки, и осколки над нею захохочут. Ну когда, когда она поумнеет, когда перестанет решать что-то, не подумав как следует, ведь уже обжигалась!..

— Давай, Сонечка, важно — первый шажок, первый шажок.

Это Надежда Николаевна объявилась и, словно в прорубь, в ледяную зеленую бездну, ласковенько так подталкивает. А из зала несет табачным перегаром, острыми приправами, зловещий приглушенный рокот голосов оттуда слышится, раздраженное звяканье тарелок, вилок. За спиной, как трамваи на стыках, стучат кассовые аппараты: тра-та, тра-та, тра-та.

— Ну, какая же ты еще маленькая девочка, — рассмеялась Надежда Николаевна.

Сонечка толкнула тележку вперед!..

Никто на нее и внимания не обращал. Был час обеда, люди торопливо ели, пили кофе, чай, кое-кто бутылочку пива, и уходили восвояси, расплатившись с официантками. Лишь на двух-трех столиках засели надолго и потихоньку разговаривали, чуть ли не носами приткнувшись друг к другу, обычные девчонки и парни, обычные пожилые люди. Из музыкальной машины, название которой Сонечка еще не знала, струилась негромкая музыка — кто-то из этих засевших надолго опустил в прорезь механизма пятачок. Сонечке даже обидно сделалось, что никто не обращает на нее внимания, — в химчистке было наоборот, — никто не спросит, почему это она, такая молоденькая да хорошенькая, собирает грязную посуду.