Особое назначение

Колыванов дождался, когда все рассядутся по местам, и обернулся к Стрельцову:

— Вы мне вот что скажите: кадетишки да юнкера сопливые понимали, за что они в семнадцатом году на рабочих с винтовками перли?

— В кадетском корпусе не обучался, — высокомерно пожал плечами Стрельцов.

— Понимали! — усмехнулся Колыванов. — Дураков нет за чужого дядю под пулю лезть! Мы тоже понимаем! Не маленькие!.. — Помолчал, посмотрел на знакомые лица сидящих перед ним ребят, потом негромко сказал: — Умирать, конечно, неохота... Но все равно от пули бегать не будем. И вы нас не пугайте! Пуганые. — И спросил: — Так или нет?

Кто встал первым, Алексей не заметил. Ему показалось, что встала вся рабочая застава разом. Как по тревоге. И в ладоши хлопали, как стреляют залпом. Коротко и жестко. А глаза у всех — как будто сейчас поднимутся в атаку!

Алексей посмотрел в сторону и увидел, что Зайченко тоже стоит. Навытяжку. Как перед строем.

Когда все молча расселись по местам, Алексей охрипшим вдруг голосом сказал:

— С этим вопросом полная ясность.

— Я остаюсь при своем мнении! — выкрикнул Стрельцов. — Прошу занести в протокол.

— Это сколько угодно! — Алексей кивнул Насте: — Запиши... — Откашлялся в кулак и перебрал листочки с записями. — Пошли дальше. Как известно, отдельные рабочие Союза объединились в Российский Коммунистический Союз Молодежи. Это, товарищи, уже не мечта, а свершившийся факт! Мы призываем объединиться всех, кто еще не вошел в наш Союз. В объединении наша сила, товарищи!

— Правильно! — крикнул со своего места Горовский.

На него удивленно оглянулись, он протолкался вперед и повторил:

— Правильно! Но при чем здесь партия большевиков?

— Что, что?.. — не сразу понял его Алексей.

— Я спрашиваю: почему объединением молодежи занимаются большевики? — взмахнул зажатой в кулаке фуражкой Горовский. — Мы — самостоятельная организация, нам не нужно партии!

— Вы кидаетесь громкими фразами об объединении молодежи, а на деле объединяетесь с большевиками! — поддержал его Стрельцов.

Алексей посмотрел на него, на Горовского и спросил:

— А вы сами, извините, к какой партии принадлежите?

Стрельцов на секунду замешкался, потом быстро ответил:

— Я — внепартийный социалист.

Все примолкли, озадаченные: с одной стороны — социалист, с другой — вне партии, а Зайченко засмеялся. Оказалось, что смеяться он умеет так же, как кричать. Только тогда все затихают, а тут смеются вместе с ним. И удержаться невозможно!

— Не вижу ничего смешного! — возмутился Стрельцов. — Молодость — вот наша единственная партийность!

— А если состаритесь? — спросил Зайченко.

Он уже не смеялся. Глубоко посаженные глаза холодно поблескивали, резче обозначились скулы.

— Словоблудием занимаетесь, господин внепартийный социалист, — в упор посмотрел он на Стрельцова. — А у нас на это — ни охоты, ни времени нет.

— Это не аргументы! — задиристо вскинул голову Стрельцов. — В слабости своей расписываетесь? Спорьте, доказывайте!

— А чего доказывать? — искренне удивился Алексей. — Рабочая молодежь шла, идет и будет идти вместе с большевиками. И спорить не о чем!

— А мы поспорим! — отбросил со лба прядь волос Стрельцов. — Вот послушайте, что скажет ваш рабочий товарищ!

Он повернулся к дверям и кивнул, приглашая Кузьму.

Ни на кого не глядя, Кузьма пробрался между рядами. Сидящие зашумели, кто-то встал, чтобы лучше видеть.

— Ну, Кузя... — задохнулся Степан и, не находя слов, постучал костяшками сжатых в кулак пальцев по голове.

— Почем купили? — закричал Санька и оглушительно свистнул.

— Тихо! — негромко, как Зайченко, сказал Алексей.

Кузьма встал рядом со Стрельцовым, глядел в пол и молчал.

— Говорите, Кузьма... — подбодрил его Стрельцов.

Кузьма глотнул воздух и едва слышно сказал:

— Мы, рабочая молодежь...

— Громче! — потребовали из рядов.

Теперь почти все поднялись со своих мест, и стало так тихо, что слышно было, как Зайченко барабанит по столу кончиками пальцев.

— Мы, рабочая молодежь, считаем, — чуть громче проговорил Кузьма, — считаем себя вправе бороться за свою подлинную независимость. Пролетарскому юношеству не нужно партий...

Кузьма остановился и вытер пот со лба.

— Дешевка! — сквозь зубы процедил Степан, и на этот раз Алексей не остановил его.

А может быть, не расслышал. Стоял и, как все, не отрываясь смотрел на Кузьму.

— Мы достаточно сильны... — опять начал Кузьма. — Достаточно сильны, чтобы нести самим багряное знамя революции...

Поднял голову и увидел Глашу. Прижав худые руки к груди, она шла к нему от своего дивана. Переступать через скамейки она еще не решалась, обходила их, и поэтому двигалась как-то боком, а Кузьме казалось, что это для того, чтобы видеть все время его лицо. Он отвернулся, но Глаша уже стояла перед ним, ничего не говорила, только смотрела на него своими широко раскрытыми глазами. И не было в них ни осуждения, ни гнева, а какая-то глубокая сосредоточенность, недоумение, неловкость и боль за него.

— Мы... — почти беззвучно пошевелил губами Кузьма, увидел Глашины глаза, повернулся и, как слепой, тычась в стоящих людей, пошел к дверям.

И опять стало слышно, как стучит пальцами по столу Зайченко.