Особое назначение

Из карманов его пиджака падали какие-то бумажки, очки в картонном футляре, связка ключей, последним вывалился наган с облупившейся от времени рукояткой. Бумажки, ключи, очки аккуратно подбирали девчата и передавали их Леше. Он складывал все перед собой на стол. Наган тоже подобрали. Алексей взвесил его на руке и сказал:

— А если бы кому-нибудь по башке? — И скомандовал: — Еще разочек — и хватит.

— Раз!.. — хором прокричали ребята, подбросили Зайченко выше дверной притолоки, подхватили и поставили на ноги.

— Продолжайте, Иван Емельянович, — вежливо предложил Алексей.

— Всю душу вытрясли! — пожаловался Зайченко, рассовал по карманам свое имущество и сказал: — Теперь такое дело... Просят питерцев наладить ремонт броневиков. Вы без работы заскучали, а тут на всех хватит. Инструмент и запасные части будут. Договорились?

— Для фронта сделаем! — опять закричал Степан.

— Ну и ладно... — кивнул Зайченко. — С деньгами только туговато. Харчишек, конечно, подбросим... — Помолчал и добавил: — По возможности.

На скамейках зашумели, переговариваясь, потом кто-то выкрикнул:

— Не на хозяина работаем!

— Факт!.. — поддержали его из рядов.

— Спасибо, — кивнул Зайченко и обернулся к Алексею: — У меня все, Леша.

Он присел к столу, а Колыванов объявил:

— Переходим ко второму вопросу...

В углу у дверей началась громкая возня. Кто-то пытался войти, его не пускали, слышались голоса: «Безобразие! Мы этого так не оставим!»

— Что за шум? — спросил Колыванов.

— Гимназисты приперлись! — сообщили ему из угла.

— Еще чего?! — Степан вскочил и чуть ли не по головам сидящих рванулся к дверям. — Гони контру!

— Степан!.. — попытался удержать его Колыванов. — Прекрати бузу!

Но за Степаном уже пробирался Санька, свистел в два пальца и еще успевал выкрикивать:

— В шею сизяков! Не пускать!..

— Прекратить! — закричал вдруг Зайченко, и это было так непривычно, что все затихли.

Иван Емельянович уже обычным тихим голосом спросил у Колыванова:

— Конференция открытая?

— А шут ее знает! — пожал плечами Алексей.

— Пускай ума-разума набираются, — решил Зайченко.

— Ну и зря! — пробрался на свое место Степан. — Я бы их на порог не пустил.

— Ты у нас анархист известный! — усмехнулся Зайченко, с интересом поглядывая на вставшего в дверях Стрельцова.

Колыванов написал на листочке бумаги: «Это — Стрельцов» — и подвинул листок Зайченко. Тот прочел и кивнул головой.

— Вы от какой организации, товарищи? — спросил Колыванов.

— Союз учащихся-социалистов, — представился Горовский.

— «Свободная школа», — сказала высокая гимназистка.

— ЮКИ, — шагнул вперед юноша в очках и стетсоновской широкополой шляпе, подвязанной под подбородком.

— Солидно! — улыбнулся Зайченко. — Рассаживайтесь как сумеете.

— Котелок скинь! — крикнул скауту Санька.

Юноша в очках откинул стетсоновку за спину, так что она держалась только на тесемке, и шутовски поклонился:

— Снимаю шляпу перед высоким собранием!

— Трепло! — сказал ему Степан. — Выйдешь — поговорим!

— Степан! — постучал кружкой о чайник Колыванов. — Выгоню!.. Следующий вопрос — о посылке добровольцев на Восточный фронт. По разверстке наш район должен послать пятьдесят добровольцев, а записалось двести восемьдесят. Что будем делать?

— Посылать только достигших восемнадцатилетнего возраста и прошедших курсы военного обучения, — сказал Зайченко.

— Ясно, — кивнул Алексей.

— Нет, не ясно! — встал с места Стрельцов. — Во имя чего?

— Не понял, — обернулся к нему Алексей.

— Во имя чего должны умереть сотни, тысячи юношей? — шагнул вперед Стрельцов. — Ради кого должны сложить головы? — Оглядел притихших на скамьях ребят и проникновенно сказал: — Это ведь очень страшно — умереть, еще не начав жить. Ваш порыв прекрасен, пока он только порыв! Но там вам придется убивать людей. Понимаете: убивать! И вас будут убивать тоже. Во имя чего? — Стрельцов откинул со лба волосы и обернулся к Алексею: — Где ваш революционный гуманизм?

— Вы бы проще как-нибудь... — угрюмо сказал Алексей. — Непонятно говорите.

— Могу упростить, — снисходительно улыбнулся Стрельцов. — Большевики сражаются с оружием в руках за свои идеи? Понимаю! Но зачем проливать кровь молодых, которые даже не осознают, за что их толкают на смерть?

Стрельцов замолчал, ожидая ответа. И в наступившей тишине раздался возбужденный голос Степана:

— Горбатого лепит!

— Факт! — поддержал его Санька.

Тишина вдруг раскололась свистом, топотом ног, криками: «Долой!», «Правильно говорит!», «В шею!», «Дайте высказаться!», «Гони контру!».

Кто-то вскочил на скамейку, где-то опрокинули кресло, Колыванов яростно стучал кружкой по чайнику и надрывался:

— Тихо! Сядьте на места! Степан, сядь, говорю!..

— Не сяду! — огрызнулся Степан.

Он пробивался к Стрельцову, его не пускали, Степан вырывался и опять лез по скамейкам вперед. Рядом со Стрельцовым встал юноша в стетсоновке, снял очки и сунул в карман.

— А ну, тихо!.. — стукнул кулаком по столу Зайченко.

Чайник подпрыгнул, кружка покатилась и упала. И снова все притихли, таким громким был его голос.

Зайченко потер горло ладонью, поднял с пола кружку и тихо сказал:

— Садитесь и не орите.