Особое назначение

— Бой, Женя! — откинул со лба волосы Стрельцов. — Решительный и правый!

— Надо подготовить людей! — поднялся Горовский. — Собрать, информировать...

— Обязательно! — кивнул Стрельцов. — И не теряйте времени!

— Идем, Лена! — заторопился Горовский, уже в дверях взмахнул фуражкой и продекламировал: — «И вечный бой! Покой нам только снится!»

— Опять стихи! — потянула его за рукав Лена.

В коридоре был еще слышен голос Горовского: «Не понимаю тебя! Что может быть прекраснее стихов?» — потом хлопнула входная дверь, и все стихло.

Кузьма встал с кресла и нерешительно сказал:

— Мне тоже вроде пора... До свидания, Петр Никодимович.

— До свидания. — Стрельцов все еще расхаживал по комнате, ерошил волосы, морщил лоб.

— Вы насчет механических курсов не забудете?

— Что? — остановился Стрельцов.

— Насчет курсов, говорю... — робко напомнил Кузьма.

— А-а!.. — раздраженно отмахнулся Стрельцов. — Я же сказал... Идите.

Послушал, как хлопнула за Кузьмой входная дверь, прошелся по кабинету, остановился у окна и потянул на себя раму. Наполнилась теплым ветром и чуть зашевелилась тяжелая штора, солнечные зайчики заиграли на стеклах книжных шкафов, под окном слышались веселые ребячьи голоса, где-то далеко звенел трамвай, синело безоблачное небо, и не верилось, что август на исходе.

А Вадим Николаевич Заблоцкий вышел из подъезда солидного, облицованного гранитом особняка, у входа в который сохранилась черная с золотом вывеска «Фосс и Штейнингер». Вынул из жилетного кармана часы, щелкнул крышкой и неторопливо пошел по Невскому, к Адмиралтейству. Постоял у чугунной ограды и, увидев идущую по усыпанной песком дорожке женщину в черном платье, двинулся ей навстречу.

Женщина шла легко и быстро, чуть подавшись вперед, и была бы даже красива, если бы не плотно сжатые губы и прищуренные холодные глаза. Она кивнула Заблоцкому и села на скамью, изящным движением оправив платье.

— В Чека стало известно о наших связях, — сказала она спокойно.

Заблоцкий откашлялся, будто поперхнулся, и встревоженно взглянул на женщину:

— Неужели?

— Сведения как будто точные.

Заблоцкий снял и снова надел очки, потом осторожно спросил:

— Наши друзья в курсе?

— Нет.

— Муза Петровна! — повысил голос Заблоцкий.

— Леди! — напомнила женщина и оглянулась.

— Да... Да... Простите... — Заблоцкий опять снял очки и долго протирал их платком. — Вам не кажется, что это может вызвать нежелательные эксцессы? С обеих сторон?

— Вадим Николаевич! — Женщина еще плотней сжала губы, щеки ее втянулись, лицо стало вдруг осунувшимся и постаревшим. — Наши милые друзья уже хозяйничают в Мурманске и в Архангельске. Дальнейшие их планы неизвестны. Вы что же, полагаете, что нам следует сидеть сложа руки и ждать подачки от победителей?

— Конечно нет! — негромко и решительно сказал Заблоцкий. — Но не опережаем ли мы события?

— Не опережаем. — Женщина протянула Заблоцкому сложенный в квадратик листок бумаги, поднялась со скамьи и пошла в сторону набережной стремительной своей, летящей походкой.

Заблоцкий развернул и внимательно прочел написанные на листке несколько строчек, вынул из портсигара папиросу, чиркнул спичкой, закурил и поджег листок. Подул на обожженные пальцы, вытер их платком, опять щелкнул крышкой часов и направился к афишной тумбе.

Среди старых воззваний выделялась крупными красными буквами новенькая афиша:

ИГОРЬ СЕВЕРЯНИН. ПОЭЗЫ.

Изучая афишу, Заблоцкий дождался, когда за его спиной, притормаживая, затарахтел мотоциклетный мотор. За рулем сидел плотный человек в кожаной куртке и коричневых крагах на крепких ногах.

Заблоцкий оглянулся, перешел дорогу, свернул на Невский и затерялся среди прохожих...

Председателя Петроградской Чека Урицкого вызвали на Дворцовую площадь телефонным звонком.

У здания комиссариата внутренних дел толпился народ. В основном это были люди, желающие выехать из Петрограда. Пропуска на выезд были отменены еще в марте, потом выезд из города разрешили опять, но пропуска выдавала специальная комиссия.

Положение на фронтах ухудшилось, и железные дороги едва справлялись с военными грузами, пропуска снова были отменены, но комиссариат внутренних дел каждый день осаждали те, кто надеялся еще выехать из Петрограда.

Народ толпился на площади и в вестибюле, и никто не заметил, откуда появился этот, еще совсем молодой, человек в офицерской фуражке без кокарды.

Председатель Чека шел к лифту, когда человек выхватил кольт и выстрелил ему в затылок.

Закричала раненная этим же выстрелом женщина, а человек в офицерской фуражке уже выбежал из подъезда. Он метнулся было к стоящему рядом мотоциклу, но тот не завелся сразу, тогда человек кинулся к прислоненному к стене велосипеду и, пригнувшись к рулю, ожесточенно закрутил педалями, пересекая площадь.