Особое назначение

Вадим Николаевич Заблоцкий патрулей не боялся. Если у него требовали документы, он доставал из внутреннего кармана мандат и протягивал его старшему патруля. Мандат был скреплен печатью Петросовета, и старший патруля вежливо козырял. Вадим Николаевич небрежно кивал и шел своей дорогой.

Сейчас он неторопливо шагал по Екатерингофскому проспекту и по-хозяйски поглядывал на номера домов. У одного из них, огромного, с витражами на окнах лестничных площадок, с круглой бляхой страхового общества «Россия» над массивной дверью подъезда, он остановился и, вынув платок, принялся тщательно протирать очки, кося глазом на паренька в стоптанных сапогах и картузе. Паренек прохаживался у подъезда и то посматривал на окна третьего этажа, то глядел вдоль проспекта, видно поджидая кого-то.

Вадим Николаевич надел очки, миновав подъезд, свернул под арку ворот, остановился, прислушался. Быстро пересек двор, поднялся по черной лестнице на третий этаж и постучал кулаком в дверь.

Шагов за дверью слышно не было. Вадим Николаевич досадливо поморщился. Перегнувшись через перила, посмотрел вниз, убедился, что на лестнице никого нет, и постучал в дверь уже настойчивей.

На этот раз откуда-то из глубины квартиры крикнули: «Сейчас! Кто там?» — потом звякнула щеколда, дверь отворилась, и на пороге встал молодой светловолосый человек в накинутой на плечи студенческой тужурке.

— Вадим Николаевич! — удивился он. — Какими судьбами?

— Может быть, сначала впустите меня в квартиру, Петенька? — Заблоцкий отстранил Стрельцова, через кухню прошел в коридор, отворил ближайшую к нему дверь и остановился на пороге комнаты.

Судя по обстановке, это был кабинет. У окна стояли письменный стол и глубокие кожаные кресла, вдоль стен — застекленные шкафы с книгами, посередине комнаты — рояль.

Кабинет был отделен от второй комнаты аркой из мореного дуба с отдернутой наполовину занавесью из желтого штофа. За ней был виден край овального обеденного стола, вокруг него стояли стулья с высокими резными спинками, а в глубине белела дверь, ведущая в спальню.

Заблоцкий вопросительно посмотрел на Стрельцова.

— Квартира моего дяди, — понял его Стрельцов. — Укатил в Париж, а я, как теперь говорят, вселился!

— Без ордера?

— А!.. — беспечно махнул рукой Стрельцов. — Кто меня будет проверять? Живу, и все!

— И недурственно, должен заметить, живете.

— Чепуха, тлен, плесень! — живописно тряхнул шевелюрой Стрельцов. — Готов променять все на пыльный чердак!

— Однако не меняете? — усмехнулся Заблоцкий.

— Вы стали злым, Вадим Николаевич, — обиделся Стрельцов.

— Шучу, — усмехнулся Заблоцкий и вынул из кармана маленькую коробочку. Достал из нее таблетку и обернулся к Стрельцову: — Вода в ваших хоромах найдется? Кипяченая, естественно...

— Водопровод не работает, — виновато развел руками Стрельцов. — Обхожусь вином из дядиных запасов.

Стрельцов прошел в столовую, слышно было, как стукнула дверца буфета. Заблоцкий подошел к окну и посмотрел вниз, на мостовую. Паренек в картузе все еще стоял у подъезда. Заблоцкий нахмурился и задернул штору.

В комнату вошел Стрельцов, в руках у него была откупоренная бутылка вина и два хрустальных фужера. Заблоцкий взял у него один из фужеров и протер его своим носовым платком. Стрельцов усмехнулся, но промолчал и налил вино в подставленный фужер. Заблоцкий ловко закинул в рот таблетку и запил ее глотком вина. На вопросительный взгляд Стрельцова коротко ответил:

— В городе участились случаи холеры.

Не торопясь, смакуя, допил вино, поставил фужер на письменный стол, вытер губы носовым платком и спросил:

— Парадный ход действует?

— Конечно! — с гордостью ответил Стрельцов. — По ночам дежурим. Один дробовик на всех. С разрешения властей, разумеется...

— Прелестно! — Заблоцкий удобно уселся в кресло. — Итак, мой друг, вы теперь, некоторым образом, апостол юношества?

— В меня верят, Вадим Николаевич, и я должен оправдать это доверие, — с достоинством ответил Стрельцов. — На Руси — мрак, хаос, огненный вихрь опустошения. Одним он несет смерть, другим — радость!.. — Он зашагал по кабинету, как по освещенной рампой сцене, придерживая одной рукой ворот наброшенной на плечи тужурки, другой энергично жестикулируя: — И в этом вихре сотни тысяч молодых сердец... Доверчивые, потрясенные, полуслепые, они ищут путей в неведомое завтра, которое открыла перед ними революция, и помочь им найти этот путь — мой священный долг, мой подвиг!

Стрельцов сжал ладонью лоб и залпом допил свое вино.

— Браво! — Заблоцкий лениво похлопал в ладоши. — Ну-с, и какой же путь вы предлагаете этим заблудшим?

— Объединение молодежи без партий, без разногласий, без участия в политической борьбе, — с готовностью ответил Стрельцов.

— Чепуха, — жестко сказал Заблоцкий.

— Простите... — растерялся Стрельцов. — Не понимаю вас...

Заблоцкий встал, подошел к окну, отогнул краешек шторы, выглянул на улицу и вновь опустил штору.

— Вы предлагаете внепартийное объединение и забываете о рабочей молодежи, которая явно тяготеет к большевикам.

— Мы не забываем! — начал горячиться Стрельцов. — Мы протягиваем им руку!