Гартмана одолевали сомнения. Если он решится отказаться от участия в «Свадьбе», рушится не только его мечта о собственной юридической конторе, но и сама возможность оказаться в «свободном мире». Теряет он и то, к чему уже привык за месяцы подготовки к задуманной им акции, — превосходство над рядовыми ее участниками, ни с чем не сравнимое ощущение власти и вседозволенности, когда любое твое желание или приказ выполняется беспрекословно. Гартман упивался своей властью! Настаивал на соблюдении строгой конспирации, способы которой разрабатывал сам — назначал встречи в самых неожиданных местах и появлялся, когда все уже были в сборе; требовал, чтобы в детали операции были посвящены только непосредственные ее исполнители, а остальные участники «Свадьбы» должны были быть в неведении о способе их переправки за рубеж; запретил телефонные разговоры между членами группы и встречи без особого на то разрешения.
Гартман не признался бы даже самому себе, что именно это привлекает его больше, чем сама намеченная операция, которой он втайне страшился и откладывал из месяца в месяц.
Не хотел он замечать и того, что некоторые из участников «Свадьбы», наиболее, по его мнению, надежные, перестали считаться с его требованиями, выдвигали свои, с каждым разом ультимативней и жестче. Догадывались ли они о том, что с ним происходит, или иные причины побуждали их к этому, но сопротивление их возрастало, и Гартман, отчетливо понимая, что помешать им выполнить задуманную акцию не в силах, лихорадочно искал выхода.
Сослаться на людей из «фирмы», еще не готовых встретить их на той стороне? Но о его отношениях с ними никто из участников «Свадьбы» не должен знать. Это его, Гартмана, «оборотный капитал», единственная возможность безбедно начать новую жизнь. Заявить им, что нуждаются в литературной правке некоторые документы, которые должны быть опубликованы на Западе? Но это тоже капитал. Политический. И тоже должен принести свои дивиденды, а делиться ими Гартман ни с кем не намерен. Остается одно: на очередной конспиративной встрече потребовать от участников «Свадьбы» гарантий в том, что операция будет бескровной.
Гартман решил, что выход из трудного положения найден и пошатнувшийся его авторитет будет восстановлен. Но это ему только казалось!
Все эти дни Белкин не оставлял Дорис ни на минуту.
После того как она согласилась наконец на отъезд и фиктивный брак, он развил такую бурную деятельность, что Дорис порой становилось не по себе. В магазине для новобрачных заставил примерить несколько пар белых туфель, ни одни из них ему не понравились, повел в комиссионку, пошептался с продавцом, и тот выложил на прилавок наимоднейшие итальянские, ни разу не надеванные, в яркой целлофановой упаковке.
В универмаге придирчиво, со знанием дела выбирал материал на платье, потом повез Дорис в ателье, где у него была знакомая закройщица, коротко поговорил с ней в примерочной и, выйдя оттуда, объявил, что платье будет готово через два дня.
В каком-то дворе, куда выходили забранные решетками окна кирпичного дома и слышался ровный гул машин, он усадил Дорис на скамейку у бочки с водой и табличкой: «Место для курения», сам куда-то скрылся, вернулся с пачкой новеньких, пахнущих типографской краской пригласительных билетов на свадебный ужин, имеющий быть в ресторане «Заозерский». «Почему в Заозерске?» — удивилась Дорис, на что Белкин многозначительно ответил: «Так надо, крошка!» За «крошку» чуть не схлопотал по физиономии, забыл, что Дорис не терпит всех этих «крошек», «солнышек», «лапушек» и прочих кошачьих прозвищ, выпросил прощения и потащил ее в магазин «Все для туриста» покупать спальные мешки. Там их не оказалось, и, объехав еще несколько магазинов‚ Белкин решил попытать счастья в ателье проката, где спальных мешков оказалось навалом. Не очень, правда, новых, но, как заявил Белкин, сойдут и такие! Поискал спорт, сказал, что забыл дома, и попросил Дорис оформить прокат на свой.
Когда, нагруженные свертками, они шли к такси, Дорис сердито спросила, за каким чертом ему понадобились спальные мешки, и сообщила, что если он рассчитывает на брачную ночь в лесу, то жестоко ошибается! Белкин посмеялся, потом сделал таинственное лицо и объяснил, что спальные мешки велел приобрести Алик; для какой цели, Белкин не знает, а спрашивать о чем-либо у Алика запрещено.
Только сегодня он оставил ее на вечер одну, сказав, что его вызывают на какую-то очень важную встречу, просил Дорис из дома никуда не отлучаться и, озабоченный, ушел.
Часа через два в дверь позвонили. Дорис, уверенная, что это вернулся Белкин, не спрашивая, открыла. На пороге стоял Черный. Не сводя с него глаз, Дорис отступила от дверей, готовясь предупредить любое его движение.
— Не боись! — ухмыльнулся Черный. — Своих не трогаем!
— Что нужно? — настороженно взглянула на него Дорис.
— Хмырь твой велел передать, что на сходняке задержится, — сообщил Черный. — Сегодня не придет. — И ухмыльнулся: — Я за него. Устраивает?
— Нет, — шагнула к нему Дорис. — Вали отсюда!