Читаем Осман. Хей, Осман! полностью

Впрочем, он и не знал, куда ехать, в какую сторону… То есть знал, но знал худо. Скоро он сбился и тщетно пытался сообразить, куда же ему сворачивать… Наконец попался ему на дороге крестьянин, шедший за ослом, к седлу которого были приторочены два больших полосатых мешка…

— Хей! — окликнул Осман.

Мужик оглянулся и ускорил шаг, погоняя осла.

— Хей! — снова позвал Осман. Человек боялся его. Осману это нравилось. И должен был этот человек, живший вблизи тюрок, понимать хотя бы немного тюркские наречия… Осман вновь окликнул его. Тогда крестьянин решил, что лучше будет остановиться…

Осман подъехал на расстояние, достаточно близкое, и снова принялся спрашивать дорогу в Харман Кая, громко выговаривая слова, повторяя настойчиво: «Харман Кая… Харман Кая…» и делая размашистые жесты… Это возымело своё действие. Человек с ослом даже произнёс несколько ломаных тюркских фраз, из которых Осман понял, где всё-таки обретается дорога в Харман Кая. Выслушав объяснение и даже почти поняв его, Осман опустил глаза и, приподняв руку, оторвал от пояса маленький серебряный шарик и бросил мужику; а тот поспешно поднял и забормотал какие-то благодарности по-гречески…

«Должно быть, этот человек — подданный моего Куш Михала», — подумал Осман, въезжая на крутой — горбом — каменный мост. От середины моста уже видна была утоптанная дорога, вилась в зелени кустов и низкорослых деревьев. Осман въехал в деревню и увидел вблизи нескольких домов людей, мужчин и женщин, одетых бедно, в рубахи из грубого полотна; мужчины носили на головах полотняные шапки наподобие капюшонов. Рубахи мужские были короткими и виднелись ниже колен голые ноги, смуглые и сильно загрубелые. Женщины тоже ходили босиком, но одежда их была достаточно длинной, чтобы скрывать икры… На Османа посматривали, иные убегали в свои дома. Он ехал медленно, желая показать всем своим видом мирные свои намерения. Вдали завиднелась крепость.

Конечно, Куш Михалу уже дали знать о приезде какого-то важного тюрка, а вид у Османа был важный. Дорога сделалась гористой, и Осман увидел, как отворились ворота крепости и выехал всадник. Зоркие глаза кочевника узнали юного Михала. Осман обрадовался… Но сама крепость показалась ему обветшалой, поставленной, должно быть, уже очень давно. Осман разглядел верхнюю одежду Михала, тот был задрапирован в шерстяной плащ коричнево-красноватых тонов, клетчатый. Голова юноши была непокрыта и кудри золотились, живые, красивые… Осман увидел уже и улыбку на лице Михала, дружелюбную и насмешливую…

— Хей! Аркадаш! Приятель мой! — зычно крикнул Осман навстречу юному всаднику.

Они съехались и приветствовали друг друга. Осман ощутил при виде Михала уже и полнейшее своё успокоение и весёлость. Когда он смотрел в эти насмешливые дружелюбные глаза, хотелось и самому улыбаться весело и насмешливо. Они поехали рядом. Осман хотел было сказать, что крепость стара и обветшала, и что он, Осман, сделает Михала богатым, и тогда тот обновит крепость… Однако же теперь Осман вовремя спохватился и ничего не сказал о крепости. Не стоило начинать, започвать своё гостеванье с этих слов хульных о владениях хозяина, пусть даже вслед за этими словами хулы и последовали бы заманчивые обещания…

Стражники закрыли ворота. Осман посмотрел на людей Михала, кланявшихся гостю, и спросил Михала, велика ли его дружина:

— Я помню, что нам ещё предстоит привести в повиновение правителя Ине Гёла! — сказал Осман.

И тотчас подумал: «Быть может, не прибудут посланные из становища! И пусть! Ин Хисар — моя крепость. Никому не подчинюсь! Сподвижников соберу. Станем делать набеги. Жизнь зря не потрачу свою…»

Дом Михала не походил на замки франков; но, впрочем, Осман и не видывал таких замков. Но франкскому барону этот балканский дом показался бы очень и очень скромным, даже и бедным. Осман также заметил обветшалость этого жилища, но всё же разглядывал дом зорко, взглядом цепким. Осман помнил своё обещание, данное Мальхун, и желал исполнить это обещание. «Мальхун и Куш Михал — вот мои друзья, мои близкие, моя опора! Я всё для них сделаю!..»

Дом был не особенно велик, выстроен в два этажа, выкрашен снаружи тёмно-красным цветом. Внизу и вверху помещались две галереи. Двери комнат отворялись на галереи. Двор перед домом убран был мозаичными дорожками из серых, белых и чёрных камешков, и по бокам этих дорожек — мирты кругами и изгибами. Между этими миртами цвели фиалки — по всему двору, около дорожек, в расселинах между каменными плитами старой лестницы, которая спускалась к воротам от дверей покоев парадных. Дом поднимался высоко над двором. С верхней галереи открывался прекрасный и широкий вид.

Во дворе Осман также увидел кусты розовые, виноградные лозы и большой пруд, назначенный для разведения рыб…

— …Вино делать… — Осман указал на лозы.

— Я не велю подавать вино, — предупредительно сказал Михал.

Осман махнул рукой и отвечал даже и с некоторой досадой:

— Подавай вино! Вели подать много вина…

Перейти на страницу:

Все книги серии Великие властители в романах

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза