— Хорошо, — сказал Куш Михал короткое слово. Он уже догадался, что у Османа тяжело на душе; но решил не спрашивать ни о чём. Михал решил держаться за Османа. Боле никто ведь не благоволил к Михалу; родных матери он не знал; брат отца служил при дворе в Константинополисе и не побывал даже на похоронах отца Михала. Одна только дружба с Османом сулила юноше нечто занимательное в жизни, битвенные победы, веселье воинских пиров, жизнь весёлую, свободную, буйную… Смутно думалось Михалу и о юных красавицах, дивной красоты девушках, которых он добудет, похитит, насладится дивным счастьем обладания красотой… И это будет совсем не то что скучная близость телесная с босоногой Эвтихией, у которой пятки потрескались, и пахнет от неё чесноком, мятой, дикими лесными цветами и ягодами, козьим молоком, и волосы её грубые, жёсткие, будто конская грива. И тело у Эвтихии загорелое, даже толстоватый живот — совсем смуглый с тёмным выступом пупка. И старик, отец девчонки, только одно знает — таскаться к Михалу, кланяться униженно и выпрашивать себе всевозможные послабления — и овец бы ему не пригонять на господский двор должное число, и дочерям бы его прясть на себя только, а не отдавать спряденное в дом господина… Один лишь раз Побывал Михал в селе, называемом Теодосия, где жили продажные женщины, певицы и танцовщицы, соблазнявшие мужчин и промыслом этим прокармливавшие семьи свои. Там женщины были в прозрачных одеждах, а груди голые, но тела оплывшие, а лица чересчур набелённые и нарумяненные. Михал полагал себя уже довольно узнавшим женские нравы и достойным красавицы. О такой красавице читывал он в сочинении Анны Комнины[258], когда отец ещё жив был и заботился о сыновьем учении:
«Была она высокой и стройной, как кипарис, кожа у неё бела, как снег, а лицо имеет оттенок весеннего цветка или розы. Кто из людей мог описать сияние её очей? Её поднятые высоко брови были золотистыми, а глаза голубыми. Такой соразмерности членов и частей тела, такого соответствия целого частям, а частей целому никто никогда не видел в человеке. Это была одухотворённая статуя, милая взору людей, любящих прекрасное, или же сама Любовь, облечённая плотью и сошедшая в этот земной мир…»[259]
Вот такую бы привести на своё ложе красавицу!..
Михал отвлёкся от мечтаний и помотал головой. Встретил зоркий взгляд Османа. Оба уже спешились, и коней приняли конюхи.
— Будешь ли ты мыться в бане? — спросил Михал.
Осману вовсе не хотелось признаваться в своём невежестве. Он и не ведал, как моются в бане, да и что за баня…
— Буду мыться, — сказал Осман.
Они прошли в особый покой, где разделись и облачились в одежду для мытья, надели лёгкие штаны и повязались передниками из лёгкой же материи. После чего вкусили всех наслаждений бани: парились докрасна, покрывались пеной душистого мыла, поливали тела холодной ключевой водой. Один из слуг Михала растёр тела хозяина и гостя и умастил душистым хорошим маслом. Осману глянулась баня и он очень хвалил её:
— Хорошее, хорошее дело! — приговаривал гость. — И я такое поставлю в Ин Хисаре.
— И я люблю баню, — откликнулся Михал, весёлый и раскрасневшийся. — Прежде, давно, в городах было много бань, но наши священники говорят, что истинному христианину лучше умываться не водой, а слезами…
— Нет, бани — это славное, хорошо! — Осман уже облачался в просторный мягкий халат распашной. Рядом запахивался в такой же халат и Михал.
— В древние времена было много бань в городах[260], — повторил Михал…
Осман вдруг вспомнил давние свои беседы с отцом, предвидение великой державы… Теперь ему захотелось сказать, что будет великая держава, и будут города, и в городах будет много бань… Но Осман сейчас не сказал ничего…
— …В древние времена были в городах выстроены высокие здания бань, — говорил Михал, — термы назывались…
В малом покое накрыт был стол. Увидев стулья, Осман закивал:
— Хорошо, хорошо! И я ведь не всегда сижу, как сидят наши кочевники, поджав под себя ноги. Сегодня буду сидеть с тобой, как ведётся у вас!
Хозяин и гость сели за стол. Поставлен был кувшин с вином и серебряные чаши.
— Это кипрское вино, — сказал Михал, — хорошее. И сам я буду твоим виночерпием. — И налил в чашу густое тёмное вино, поставил чашу перед гостем…
Осман отпил, сказал:
— Хорошо!..
— Кипр — это греческий остров, — сказал Михал. — Рассказывают, будто в языческие времена Уран, бог неба, поссорился со своим сыном Кроном и тот оскопил отца. Капли крови Урана упали в море близ острова Кипр, и из этих капель родилась богиня любви Афродита и вышла из волн морских на островной берег. Она была нагая красавица… — Михал внезапно прервал свою речь.
Осман улыбался.
Подали белый хлеб в плетёной корзине. Принесли слуги и другие яства. Похлёбка приготовлена была из мяса нежного диких голубей и приправлена солью, перцем, уксусом и оливковым маслом. Окуни начинены были смесью нетолчёных мелко орехов и молотых пряностей. Подано было и жареное мясо зайцев, также приправленное пряностями очень обильно…