— Тебя, господин, похоже, мало занимают окрестности… — Юный пленник улыбнулся мягко.
— Я тебе руки развязал, а ты уже дерзишь! — Осман тоже усмехался.
— Я хорошего рода, и если я в плену, это не означает, что я должен быть унижен. Меня взяли в честном поединке. — Эти жёсткие слова юноша произносил всё тем же спокойным голосом, мягко и дружелюбно.
— Да ты прав! — Осман махнул рукой. — Садись вот сюда, против меня…
Юноша спокойно сел. На запястьях его оставались следы верёвки, но он не растирал руки и будто и не чувствовал боли.
— Что мне эти окрестности были прежде! — говорил Осман. — Я Биледжик знал с детства, это да… Но теперь буду знать окрестности, это мои окрестности будут. Где убили твоего отца?
— На дороге в Конью. Несколько человек, из тех, что были с ним, спаслось, привезли его порубленное тело…
— Что забыл твой отец в Конье? Зачем ездил туда?
— Он ездил в обитель Мевляви, к Султану Веледу.
— Стало быть, он, твой отец, хорошо говорил по-нашему?
— Он учёный был, читал по-персидски, по-арабски. Он в молодости учился у Димитриса Кидониса Старшего, а тот был по своим познаниям почти такой же, как Григорис Палама[251], великий теологос!..
— Ну, это ваши премудрости! Я — простой воин, не понимаю этого! А зачем твоему отцу было водиться с Султаном Веледом?
— Он говорил, что ездит в Конью к Султану Веледу для увеличения своих познаний, — отвечал юноша с какою-то беззащитностью в голосе.
— Вы, франки, чудные..
— Я не франк. По отцу я — грек, а по матери — болгарин.
— Болгарин… — Осман почувствовал, что улыбается радостно… Болгарин… Такой же, как Мальхун… деревянный резной сундук в юрте матери… — Болгары — почти такие же тюрки, как мы!.. Выходит, мы с тобой — родичи…
— Я слыхал от отца один персидский стих, отец мне пересказал. Это стих со словами вашего бога: «У меня есть войско, которое я поставил на Востоке; я назвал их тюрками. Я вложил в них мой гнев и ярость мою, и всюду, где какой-нибудь человек или народ преступает мои права, я напускаю на него тюрков, и это — моя месть»[252].
— Хорошие слова! Мы, тюрки, ты и я, — мы орудие Бога! Самое важное — что мы с тобой — тюрки.
— Но я хочу найти убийц моего отца.
— Он тогда один ехал в Конью? Один со своими людьми?
— Нет, не один он был! И людей с ним было немного, его людей. Он ехал вместе с владетелем Ине Гёла, но ведь и тот пострадал. Люди из Ине Гёла и привезли тело моего отца.
— Этот владетель Ине Гёла тоже был убит?
— Нет, — произнёс с запинкой юноша.
— Я слыхал, что он монгол. Мы с ним разберёмся, я сам допрошу его!..
— Убит мой отец. Но я хочу мстить его убийцам только в честном поединке.
— Так и будет! Вызовешь его на поединок. Я обещаю тебе. Ортаком будешь моим? Второй раз прошу тебя! — В голосе Османовом прозвучала угроза.
— Я согласен, — спокойно отвечал юный пленник.
— Ты меня успокоил, Бог весть, отчего. На душе прояснело. Слушай! А ты петь умеешь? Так хочется песню послушать!.. Душа хочет!..
— Я умею петь, но только греческие песни. Отец хорошо пел, научил меня.
— Болгарские не умеешь?
— Нет. Я был совсем маленьким, когда умерла мать, некому было научить меня петь болгарские песни. Но я слыхал их и язык болгарский понимаю…
— Он тюркский?
— Он — смесь тюркского и славянского наречия.
— Пой свою греческую песню. Потом растолкуешь мне слова. У тебя должен быть хороший голос…
Юноша оперся ладонями о колени, немного подался вперёд, вытянув шею, как любопытный маленький мальчик, и запел… Голос у него и вправду был хороший, звонкий, сильный и выразительный…