Осколки легенд. Том 2

— Так точно, — козырнул теперь уже бывший сопровождающий Павлы и, не даже не прощавшись с ней, вышел из кабинета.

— Бывали тут раньше? — обвел рукой кабинет Абакумов. — Не так ли?

— Случалось, — не стала скрывать Веретенникова. — В начале тридцатых, еще до того, как Кирова застрелили. Агранов тогда был первым замом Ягоды, руководил всеми оперативными службами, вот я несколько раз вместо Бокия сюда на совещания и приходила, когда он сам не мог. Потом Агранов в Ленинград отбыл, а по возвращении занимался уже совсем другими делами, далекими от тех, которые были в моем ведении. Рютин, Пятаков, Радек и так далее.

— Вы бы эти фамилии всуе не поминали, — с улыбкой посоветовал ей Виктор Семенович. — Ни к чему хорошему это не приведет.

— Так я хорошего от жизни давно не жду, — одернула ворот ватника, который так и не сняла, Павла. — Я еще вчера сидела на бревнышке, смотрела на тундру и думала, что это навсегда, что тут меня и закопают.

— Но не камыш же рубила и не лес валила, — резонно заметил Абакумов. — Это куда хуже. И жизнь людскую подобный труд сокращает значительно быстрее.

— Не поспоришь, — согласилась с ним Веретенникова. — Давно гадаю, кому за такой поворот в своей судьбе «спасибо» сказать. Кстати — не подскажете?

— Нет. Сам удивился, увидев в вашем деле протокол о пересмотре сначала приговора, а потом и статьи, но докапываться до истины не стал. И неинтересно, и ни к чему, и времени на это нет. Война идет, Павла Никитична, вот какая штука. И этот факт требует от нас напряжения всех сил и подключения всех резервов. Даже тех, которые вроде бы окончательно списаны со счетов.

В этот миг в ушах Павлы прозвучал мелкий дребезжащий смешок старого саама Лухты, в котором послышались ей смешанные в одно целое насмешка и злорадство. «Старый ты хрен, — подумала она. — Как ты сказал, так всё и вышло! Признаю!»

Глава 3

Если в центре Москвы близость фронта и тревога за столицу ощущались невероятно сильно, то здесь, в переулках Сухаревки, на первый взгляд казалось, что никакой войны и нет. Вроде совсем рядом, около бывшей «шереметьевской» больницы, которой в конце двадцатых присвоили имя доктора Склифосовского, стоят зенитки, по Садовому кольцу то и дело проезжают машины, в кузовах которых сидят солдаты, а тут — тишина и покой. Далеко не во всех домах стекла окон заклеены крест-накрест бумагой, на стенах не так часто встречаются листовки и плакаты, сообщающие горожанам о том, что враг на подходе, и призывающие к бдительности, да и патрулей поменьше курсирует.

Впрочем, встреча с патрулем Павлу теперь не слишком беспокоила. Впервые за четыре года она снова являлась человеком с документами. Документы, разумеется, не полномочия, это всего лишь бумажка, но все же.

Да и выглядела она теперь совсем не так, как пару часов назад, в самолете, который доставил ее в столицу. По приказу Абакумова Веретенниковой выдали штатскую одежду, которая хоть была ей немного великовата, но всяко смотрелась лучше, чем ватник, драный свитер и стеганые штаны.

Единственной ниточкой, которая ее связывала с Лиховым, остался узелок с едой, который, как и было обещано, дождался ее в черной «эмке». Водитель ее, к слову, не сразу признал в женщине, которую сопровождал порученец Абакумова, неряшливую зечку, что недавно приехала сюда с Зобниным.

Павла подошла к приземистому двухэтажному желтому зданию, находящемуся в глубине одного из дворов, поднялась по ступенькам и дернула за ручку двери. Та открылась неожиданно легко, так, будто являлась невесомой, что немало удивило Веретенникову. Раньше чуть ли не двумя руками приходилось ее на себя тянуть.

Внутри здания было так же, как и раньше, разве что за конторкой, которая находилась напротив входа, никто не сидел. В былые времена тут всегда находился сотрудник, обязанностью которого являлось определить, по делу сюда пожаловал посетитель или же его сразу нужно развернуть в обратном направлении, а то и дать сопроводительного пинка.

— Павлушенька? — раздался старческий дребезжащий голос, а после из стены наполовину высунулся благообразно выглядящий призрачный старичок. — Да неужто ты? А как же? Нам еще когда сказали, что тебя больше нет! Совсем нет!

— Да нет, Тит Титыч, — криво улыбнулась Веретенникова, — слухи это. Вот, жива, как видите.