Я понял, что он подошел совсем не за этим, но, на всякий случай, ответил, что зебра, на мой взгляд, вроде бы полосатая.
- А она белая с черными полосами или наоборот?
Я знал, что он скажет какую-нибудь гадость, и предложил:
- Обсуди это с бабингой, Буассар.
Но он был расположен поговорить со мной и вдруг сразу выпалил то, ради чего, видимо, и подкатился:
- Усташ, ты правда был в Каркахенте?
О таких вещах не спрашивают. Он об этом знал. Но мы в последнее время сошлись довольно близко, и он, наверное, решил, что наступила та стадия, когда «друзья» начинают обо всем говорить откровенно.
- Не злись,- сказал он.- Я просто вспомнил одного итальянца. Он работал на какую-то крупную газету, а может, и на Интерпол, и все время попадал в разные истории. В конце концов кончилась его эпопея плохо. Да и как ей было хорошо кончиться, если он никак не хотел понять, чем Браззавиль отличается от Венеции, а легионеры от гондольеров… Он выяснял биографии таких, как мы, Усташ, и сумел даже взять интервью у майора Мюллера.
- Зачем? - удивился я.
- Чтобы рассказать в Европе, что мы - банда. И он сказал мне, что в его списке есть некий хорват по кличке Усташ, следы которого ведут из гитлеровской Хорватии в Аргентину, в Испанию, в Конго… Недурно?.. Я, конечно, притворился, что ни о чем таком не слыхивал, но он так и не отстал от меня, все спрашивал и спрашивал, будто ты ему уже родственником стал, так долго он тобой занимался. С той поры, как ты был с хорватами, которые тренировались в Каркахенте…
- Чего он еще хотел?
- Узнать, как ты «докатился до легиона». Это его слова… Несколько лет назад ему удалось добраться до испанского поселка Бенинганим, недалеко от Каркахенте, в котором, как он выяснил, есть военные лагеря усташей, готовящие спецов для террористических актов против Югославии. Я потому и спрашиваю, Усташ, что мне непонятно - если нет такого государства Хорватия, исчезнувшего вместе с третьим рейхом, то каким образом существуют в Испании военные лагеря хорватов?
- Эти ребята - иммигранты,- нехотя пояснил я.- Их немного, и они занимаются только спортом.
Он захохотал уже откровенно:
- Конечно, спортом! Я тоже им занимался, а однажды упал и разбил лицо. Только это было в другом спортивном лагере, и там развлекались не хорваты, проворонившие свою страну, а свободные французы. Впрочем - француз, хорват… Какая разница?..
Я внимательно посмотрел на его расписанное шрамами лицо и терпеливо повторил:
- Буассар, болтай с бабингой или с ван Деертом. Меня от таких разговоров тошнит.
Но в принципе француз был прав. Мне некуда возвращаться… Разве что в тот же Брюссель, чтобы на террасе кафе дождаться нового ангажемента…
- Брось!-утешил меня француз.- Я не собираюсь копаться в твоей биографии. Да и итальянец не будет. Он утонул в озере Альберта… Несчастный случай… Подробней об этом тебе может рассказать ван Деерт. Он за это дело премию получил, а майор Мюллер лично потрепал его по плечу…- Буассар помолчал и вновь начал нудить: - А вообще макаронник много интересного рассказал… Об усташах, например… Человек, который основал партию усташей - ты ведь был ее членом? - Анте Павелич, я запомнил это славянское имя, однажды представил в споре с противниками великолепное доказательство своей силы - вазу, полную человеческих глаз. Ван Деерту это ужасно понравилось. Жаль, что тебя тогда не было в Браззавиле, ты бы тоже мог услышать обо всем этом…
- Если бы Гитлер не проиграл войну,- заметил я хмуро,- я вообще не шлялся бы по черным Конго. Проиграли все, кто поставил на Гитлера, не я один. Но я хочу всплыть, Буассар, вот почему я здесь, и тебе ведь Не надо это объяснять, правда? И забудь, что я усташ! Я лишь по кличке - Усташ! А настоящие усташи не бродят по Африке, они готовятся вернуться в Хорватию с оружием в руках. Это Хефер, Илич, Любурич, Вранчич, Ровер. Они разбежались по всему миру, растеряли все, что имели, и все-таки все еще на что-то надеются. А я но надеюсь. Вот почему я не с ними. Я сам по себе. Мне нужны деньги, чтобы забыть и об усташах и об легионерах!
Я, правда, так думал. В мои годы не тешат себя иллюзиями.
- Бабинга! - заорал я.- Пива!
Буассар молча вскрыл принесенные негром жестянки, и мы выпили. А потом стали говорить о работе. Без патетики, не упирая на то, что мы - малиновые береты, рейнджеры и, как там еще? - ах, да! - белые великаны! И совсем, было, успокоились, как в невидимом, закрытом непроницаемыми и душными зарослями небе раздался рокот, перешедший в свист, и мы привстали, пытаясь понять, чей самолет выпевает свою лебединую песню… Свист перешел в рев, близкий, давящий, страшный… Отдалился… А потом грохнул взрыв, и эхо долго, раскатами, пробивалось к нам сквозь одеяло леса.
- Кто-то из верхних,- сказал Буассар.- Не завидую.
Я его не слушал. Я увидел, что из палатки выглянул