Ошибка Нострадамуса

Невозможно передать всю прелесть ее облика. Он, как поверхность пруда, менялся в зависимости от освещения и отражения. Утром, в солнечном блеске, ее глаза казались бездонно-синими. Вечером, при электрическом свете, они превращались в одни сплошные темные зрачки, в глубине которых то вспыхивали, то гасли золотистые искорки.

Рита была старше меня на пять лет — такая разница в возрасте с годами стирается, но тогда я был провинциальным мальчиком, наивным и нуждавшимся в опеке. Разговаривала она со мной дружелюбно-сочувственным, чуть насмешливым тоном.

О себе она почти не рассказывала. Но я все же узнал, что мать Риты — актриса провинциального театра, от которой она унаследовала свою красоту, умерла при ее рождении. Ее, как и меня, воспитала бабушка. Отец Риты, окончивший в свое время ИФЛИ, жил в Петрозаводске, где много лет читал лекции по зарубежной литературе в местном университете. Он был известным библиофилом, обладателем уникальной библиотеки. Рита ею пользовалась с детства, что во многом объясняет эрудицию этой зоркой умницы. Воспитанием дочери отец не занимался. Он, живший в мире книг, был абсолютно неприспособлен к реальной жизни, которая его просто не интересовала.

«У него в жилах вода, а не кровь», — неохотно сказала Рита в ответ на мои расспросы. «Я думаю, что моя мать умерла не столько от родов, сколько от его душевной скудости и бесчувственного отношения. Когда я покинула дом, он сразу же забыл обо мне, словно меня и не было никогда». Я забыл упомянуть о немаловажном факте: Рита была замужем.

Прошло много лет. Давно уже нет на свете никого из героев этой истории, а я, в те редкие минуты, когда прошлое ненадолго обретает вдруг власть над душой, вновь испытываю нечто похожее на зависть и раздражение, вспоминая этого человека.

Его звали Сеня. Он был инженером судостроительного завода и принадлежал к той породе людей, которые все знают, всем довольны и никогда ни в чем не сомневаются. Его ум был прямолинеен и потому неинтересен. К тому же читал он только техническую литературу. Убедить его в чем-то было трудно, ибо доводы, которые ему не нравились, он отметал с ходу. Впрочем, общался я с этим баловнем судьбы недолго, ибо его послали куда-то в командировку.

— Как ты могла выйти за него замуж? — спросил я Риту.

— Сама не знаю, — засмеялась она. — Однажды, когда я шла из магазина домой, за мной увязался какой-то тип. Он сопровождал меня до самого подъезда. На следующий день, направляясь к подруге, я вновь его заметила. Я свернула за угол и остановилась. Когда он почти налетел на меня, спросила:

— Что вам от меня нужно?

Он ответил сразу, словно ждал этого вопроса:

— Чтобы вы вышли за меня замуж.

Через месяц мы поженились. — Рита помолчала и добавила: — Знаешь, он лучше, чем кажется. И вообще женщины редко выходят замуж по любви, но им часто удается полюбить того, за кого они вышли замуж.

Впрочем, я наверно несправедлив к Ритиному избраннику. Сеня был добродушен, обходителен, умел ладить с людьми. У него всюду были связи, и он с легкостью добывал всякие дефицитные товары. К тому же он был профессиональным автомехаником. За гроши приобрел разбитый в аварии «Москвич» и восстановил его своими руками.

Свою жену Сеня боготворил, и Рита ценила его собачью преданность. Но не думаю, что ей удалось его полюбить. «В одну телегу впрячь не можно / Коня и трепетную лань». Рано или поздно это приводит к трагедии.

В течение восьми дней мы с Ритой встречались ежедневно, разговаривали, бродили по городу. Она щедро дарила мне пушкинский Петербург. Петербурга Достоевского она не любила, как, впрочем, и самого Достоевского.

Находиться рядом с красивой женщиной опасно. Может проскочить искра. Не любовь, конечно, но ожог. Противоположность полов вызывает магнитные силы любовного притяжения. Это и есть двигатель жизни. Но мои отношения с Ритой были свободны от душных страстей. Она относилась ко мне, как старшая сестра, а я и помыслить не смел о чем-то дурном в ее обществе.

Белые ночи уже закончились. По вечерам небо было удивительно густого, золотисто-фиолетового цвета.

Мы шли вдоль Мойки, у красноватой линии набережных камней, увенчанных железным решетчатым кружевом. Рита показала мне Зимнюю канавку, над которой, по ее словам, все еще витает тень утопившейся здесь Лизы.

— А вот и Мойка 12, — сказала она. — В этом доме умер Пушкин.

Мы остановились у продолговатого трехэтажного здания с высокими окнами. Его громоздкий выступ почти зависал над спокойной водой. Сквозь расщелины неровных плит узкого тротуара упрямо тянулись вверх тонкие стебли травы.