Ошибка "2012". Джокер

Мимо квартала Хан зль-Халили, минуя знамени­тую средневековую мечеть Аль-Асхар с её богослов­ским университетом... Путь лежал в Город Мёрт­вых - бесчисленное скопище надгробий, склепов и могил времён Фатимидов и мамлюков. Город Мёрт­вых был очень обширен и пользовался, как любое кладбище, весьма дурной репутацией.

И, как водится, до этой репутации не было дела не только природе, но и некоторым людям. В дре­мучих зарослях акаций и пальм угадывались остовы мечетей и мавзолеев, звонко перекликались беспеч­ные ночные птицы... Под деревьями кое-где горели костры, и отсветы пламени играли на человеческих лицах, мрачных, сунувшихся, не располагающих к знакомству. На лицах этих словно было написано: мёртвые, они без претензий, могут и потесниться. В воздухе, ощутимо плотном, висели запахи земли, прели и готовившейся на огне кошары — жуткой смеси бобов, фасоли, чечевицы и один Аллах ведает чего. Да уж, зстакузы, гебны и кебабов из мяса мо­лодого козлёнка здесь не ели'.

В целом Город Мёртвых, он же каирский «бом- жестан», определённо был местом не для турист­ских прогулок, и, остановив машину, таксист взгля­нул на пассажиров с соболезнованием:

— We arrived. It's here2.

«Вот ведь любители ночных приключений, помо­гай им Аллах...»

— Thank you. - Честно получив плату, он по тра­диции облобызал крупную купюру, улыбнулся — са- лям! — в спину вышедшим пассажирам и, пребывая в безоблачном настроении, развернул верный чФиа- тик». Столько денег за один раз он не зарабатывал давно1.

Он уже выехал на оживлённые улицы и влился в транспортный поток, когда его сперва накрыло не­объяснимой тоской, а потом кто-то начал загонять в сердце длинную зазубренную иглу. Докрасна рас­калённую. А может, наоборот, ледяную...

Таксист схватился за грудь, хрипло закричал и попытался надавить на тормш. «О, Аллах...»

Это была его последняя мысль. Ноги уже не по­слушались его, дыхание сбилось, а в глазах разом померкли все краски мира. Яд, которым была про­питана купюра, действовал очень быстро. И ещё бы­стрей испарялся, не оставляя следов. Чёрно-белое такси превратилось в неуправляемый болид и лоб в лоб сошлось с огромной фурой, вылетевшей на­встречу. Какой Город Мертвых, какие пассажиры, какое приключение на их жёлтые задницы... «Папа­ша с сыновьями» хорошо знали, как заметать за со­бой следы-.

А троица азиатов тем временем шагала Городом Мёртвых. Старший, козлобородый, хорошо знал путь. Скоро заросшая аллейка вывела их к старин­ной мечети, взятой в плен разросшимися кустами. У подножия мечети стоял мавзолей — массивный, высеченный из некогда белого, потемневшего от времени камня.

Это было настоящее произведение искусства. Пре­красные пропорции, филигранная резьба, тончайшая пена мраморных кружев... Усыпальница казалась призрачным видением, порождённым красноречием Шахерезады... Очарование сказки разрушала мерзкая вонь из заболоченного пруда, сплошь поросшего ло­тосами. В его мутных водах отражалось пламя ко­стра а на 6epeiy сидели шестеро в белых чалмах.

Они не курили, не ели фуль[14], не пили чай с эй- шем[15], не вели разговоров о всяких пустяках. Шесте­ро молча смотрели в сторону мечети, вслушиваясь в темноту, ловя каждый звук... Как и полагается бди­тельным часовым, ждущим врага

Только козлобородый со спутниками и не дума­ли маскироваться. Нагло распахнув плащи и держа руки в карманах, вышли они из мрака аллейки...

— Хэвва! — вскочил один из караульщиков, в ру­ке мгновенно блеснул клинок. — Хэвва-а-а!

Это было, без сомнения, настоящее оружейное чудо, такие мечи в старину называли «ганифитиша- ми»: чёрный с отливом дамаск, сетчатый белый узор, смертоносная заточка...[16]

Козлобородый не остановился, даже не замедлил шагов. Сунув руку под плащ, он выхватил свой собственный меч, подобно поясу обвивавший тело, и взмахнул им — молча и деловито. Это был «удар монашеского плаща» — сверху наискось, справа на­лево и от ключицы до печени. Раздался звук, будто вскрыли жестянку, чмокнула плоть, и караульшик упал на землю, рассечённый точно по канону — практически надвое. Рядом упал разрубленный ia- нифитиш. Хвалёный крупноячеистый дамасский булат оказался бессилен перед мечом азиата. Ни шума, ни звона, ни высеченных искр, вообще ни­чего.

— Хэвва! Хэвва! Хэвва! вскочили часовые, устремились вперёд, завертели над чалмами свер­кающие клинки. — Хэвва!

Но для мечей азиатов не существовало преград. Они с поражающей лёгкостью проходили и металл, и человеческую плоть. Минута, другая — и всё было кончено, цветы в водоёме окрасились кровью.

— Тай! Тай! — Козлобородый оглядел поле боя, о чалму убитого вытер меч и очень осторожно при­близился к мавзолею.

Он шёл походкой победителя, знающего, что на самом деле бой только начался.

Вход закрывала древняя, украшенная чека1псой дверь. Усыпальница, казалось, общалась с вечнос­тью: изнутри не доносилось ни звука.