Осенний детектив

– Жив! Еще как жив! Хвалил твои работы? – Володя смотрит ей в глаза. – А почему ты… – он осекается.

– Так получилось. Семья, дети… Ты был страшным ребенком! То живот, то кашель, то сопли, и все время орал! А потом еще двое. Какие картины? Какая студия?

– Извини, – бормочет Володя, обнимая ее. – Я страшный гад, я понимаю. Ты можешь сейчас, ты еще не старая. Рубальский будет рад. У него по-прежнему студия, он разрешает мне в любое время, дал ключ.

Ты еще не старая… Какая разница между «еще молодая» и «еще не старая»? Первая фраза приятнее на слух: «молодая»! Они, эти сопляки, не понимают. Не всасывают, точнее.

– Спасибо, сынок, я подумаю. Тем более, Рубальский… – Она рассмеялась. – Пошли?

– Катя, сколько вашему мальчику? – спросила Анна, когда они уселись за стол в кухне. Девушка накрыла на стол, разложила в тарелки мясо, хлеб и зелень. Володя достал из холодильника бутылку шампанского.

– Четыре. Уже большой.

– С кем же он останется, когда вы уедете? С вашими родителями?

– Мама умерла, у отца своя жизнь. Возьмем с собой. Он у меня парень неизбалованный.

– Как зовут?

– Андрей.

Андрей…

– Приезжайте все вместе в выходные, буду рада познакомиться с Андрюшей.

Они переглянулись, и Володя сказал обрадованно:

– Приедем!

– Обязательно, Анна Николаевна! – воскликнула Катя.

…С волнением переступила Анна порог студии. Все там же, рядом с центральным парком, в старинном доме с кариатидами и колоннами. «Художественная студия «Пегас».

С какого дива «Пегас»? Каким боком «Пегас» к изобразительному искусству? В их кругу бытовала легенда, что мэтр Рубальский, тогда еще не мэтр, а начинающий мазила, после возлияния с такими же юными дарованиями предложил основать союз ниспровергателей и назвать его… ну как же ее? Летающая лошадь с крыльями? Пегас! Студия «Пегас»! Почему стихоплетам можно его оседлывать… то есть верхом, а нам нельзя? Дискриминация! Хотим Пегаса! Кто за? По слухам, проголосовали единогласно.

Художественная студия «Пегас». И знакомый черный силуэт лошадки с крыльями. Логотип. Казалось, время вернулось и стерло последних тридцать лет. Еще в фойе она услышала визгливый голос мэтра: «У тебя откуда руки растут?» – и невольно рассмеялась.

Она застыла на пороге большой светлой комнаты. У мольбертов стояли четверо: трое молодых людей и девушка, класс мастера. Сам же он, маленький, подвижный, росточком с карлика, бегал по комнате, громко орал и хватался за голову, ероша длинные седые патлы. Справа от большого окна сидела в кресле, запрокинув за голову руки, полуобнаженная натурщица. Анна отметила ее красивое сильное тело…

Рубальский заметил ее и замахал руками:

– У нас занятия! Попрошу вон!

– Сеня… – с трудом выговорила Анна. – Сеня, ты меня не узнаешь?

Мэтр подскочил, присмотрелся близоруко.

– Анька, чучело, ты? Анька Коваль? Господи, совсем старуха!

– И тебе, Сенечка, добрый день!

Они обнялись. Анне пришлось нагнуться.

– Пошли, поговорим. Расскажешь. Елка, будешь за старшего. Смотрите мне!

Он ухватил Анну за локоть и поволок из комнаты. Они пришли в его кабинет, захламленный как в старые добрые времена. Похоже, здесь ни разу с тех пор не убирали. Анна присела на диван. Рубальский поместился за письменным столом. Они уставились друг на друга.

– Ну что, принцесса, соскучилась? – сказал Рубальский, насмотревшись. – И дорогу, смотрю, не забыла.

– Дорогу помню, тебя помню. Ребят помню. С кем-то видишься?

– С Зойкой. Вот уж бездарь, прости господи! Забегает иногда. Пьем кофе. Или чего покрепче. Люблю пьющих баб, никогда не знаешь, чего ждать. Фейерверк! А хочешь по грамульке? За встречу? – Он проворно достал из тумбы стола бутылку коньяка, стаканы, пакетик с орешками. Разлил. – Давай! За нас!

Они выпили. Рубальский довольно крякнул.

– Ну и?.. Что новенького? Как ты?

Анна хотела сказать, что у нее все нормально, просто шла мимо, вспомнила, решила проведать. Но вместо этого сказала:

– У меня муж умер.

– Надо помянуть. – Рубальский взял бутылку, снова разлил. – Земля пухом. Хороший хоть мужик был?

– Хороший.

– Повезло, значит. Я помню, за тобой бегал длинный такой, черный, вроде цыгана… Андрей? Розы тебе носил, белые, кажется. Тот, что потом с Зойкой сбежал. Говорили, в Индию или в Грузию.

– Не помню, – соврала Анна. Розы были кремовые…

– Все-то ты помнишь, принцесса! Такое не забывается. Ты черная ходила. То розы таскал, а то вдруг слинял с концами. И с кем? С Зойкой! – Рубальский заухал филином, и Анна вздрогнула. Она забыла, как мэтр смеется. – А парень интересный был, южные кровя, краски сочные, аж глазам больно, солнце, горы. Любил Сарьяна. А я его по рукам! Не копируй, чучело, не обезьянничай! Я знал, что долго он у нас не выдержит, сбежит. Как в воду смотрел. И дуреху эту с собой прихватил.

Они помолчали. Новость про Андрея и Зойку была неожиданной…

– Что будешь делать? Семья, дети? Или одна?

– Дети. Трое. Что буду делать… Хочу вернуться. Примешь?

– А не поздно? – Сузив глаза, он рассматривал Анну. – Поезд ушел. Разве что на базаре торговать, русалками.

Это было самое страшное его ругательство: тебе на базаре русалками торговать! Проклятие мастера.