Осенняя Осанна

Любимая Дева поцеловала меня в щеку при окончании нашей третьей встречи, когда она ушла дальше служить на своем поприще, я остался один, плакал много, то стался плач радости великой, и от сокрушения неприкосновенности нашей.

В кротости она уста прижала на мгновенье

К щеке нецелованной моей – любви крещенье нежных губ.

Блаженство обрело моё сознанье, как древо сокрушает лесоруб.

Замерло мое дыханье, райское души стремленье.

Покой, умиротворенье, слезный плач, на щеке свеченье,

Тепло, сухая влага, девичья покорность пред судьбой.

И там где поседел лес волосяной

Невиданно губ благодарное сеченье.

Неощутимо чувственно касанье то, монарший поцелуй,

Ибо Она превыше всех, в Деве жизнь моя, мое рожденье.

Вечно вдохновенье, но жизнь земная яко трава растенье.

Напоследок загадай желанье и на свечи дыханием подуй.

О поцелуе я и не мечтал, о том мгновенье.

Бог мне даровал мечты невольной исполненье.

Ощущаю я и ныне на щеке касанье губ невинных.

Слезами робости любви моей омытых.

Она поцеловала щеку мою. Но что касается щеки моей, что течет по ней, лишь слезы, значит, вкусила Дева плач мой, все рыдания мои о ней.

VII.

Дева Любимая, не понимаешь ты – любовь мою, семь лет тому назад я полюбил тебя сердечно всею вечностью души своей, влекся к тебе насколько позволяла мне кротость, какие еще нужны изъяснения тебе. Как ты могла все эти семь лет жить без меня, не думать обо мне, не помнить обо мне. Ужель любовь моя столь слаба? Да познает мир – как ты терзала меня, но оправдает тебя мир, ибо не приемлет сей мир меня, я враг для него, да сокрушу я мир осветив живой образ твой глубинно незабвенный, подобно скульптуру отсеку всё лишнее суетное, и явлю миру сему святость твою непорочную, ибо Господь создал тебя оным образом пресветлым. Склонится мир перед величием твоим, возблагодарит мир Творца создавшего тебя и ниспровергнет прославившего тебя. В том выразится любовь моя во всем могуществе ее. Да познает Дева насколько мало сердце мое, и насколько велико в биении любовном.

VIII.

Я не желал прикасаться к тебе, но ты поцеловала меня, будто сей деяние не есть таинство, но действо обыденное. Печально мне осознавать, что не вернуть ту неприкосновенность, когда я не ведал какова плоть твоя на ощупь, а ты не знала меня, мы были будто духи бестелесные в эфире сотворенные. Дева украла у меня благодатное состояние плоти. Святой образ обрел плоть, когда Дева коснулась меня, отныне я как бы чувствую запредельную вину, ощущаю предательство своего идеала. Я незаслуженно получивший сей многозначительное касание, ощущаю себя недостойным той награды. Как мне быть теперь? Думала ли ты о том, прежде чем коснуться меня? Как мне жить теперь? Ужели ты возжелала разрушить платоническое соитье душ наших? Я много страдаю оттого, ибо я не в силах вернуть обратно то духовное созерцание тебя, ибо ведомо мне ныне губ твоих касанье, оно является предметом дара, на который не могу ответить я, не смею совершить нечто подобное величественное. Лишь шедевр души моей и рук моих, возможно покроет тенью позор ничтожности моей, пред сим актом высшей физической добродетели.

Я четыре года с девятнадцати годов не прикасаюсь к девам, поэтому твой Дева поцелуй единственное девичье касание до меня на сей день, вот какова моя верность тебе, неоценимая и смиренная.

IX.

Много сокрушения сердечного она явила мне. Вот малый облик страданий сих.

Господь, за что Ты наказал меня сим бременем любви.

Люблю я Деву ту, которая обо мне не мыслит.

Мои творенья ей чужды, мои слезы словно звонари

Стонут от тоски, тот ад внутри немыслим.

Безразличны ей мои восторги, алчные тревоги.

Даруй мне смерть, исход души или смиренье.

Изыдьте в погибель вы гордыни боги.

Я жажду исцеленье.

Господь за что ты даровал мне Деву как мученье.

Уходит юность и меркнет очей моих свеченье.

Я мог бы полюбить другую, кроткую, доброю, и по духу мне родную.

С нею счастье я б обрел, а не печаль дурную.

Разбито сердце, не собрать, угасло солнце, не воссиять.

Но любви безумство не унять, себя любовью не распять.

Не повернуть утраченное время вспять.

Прекрасный мир бы мне создать, тебя иную воссоздать.

Здесь я уже иначе мыслю, оставляю мирское страдание свое, думаю о ней, о мнимой порочности ее, о невозможных недостатках ее, но более размышляю о небесном происхождении Девы.

Ужель она грешна, ужель вы духи были правы,

Она девства лишена, поцелуй познали ее уста?

Ужель она вместилище отравы, ужель душа ее пуста,

И ей приятны разврата гниенья нравы?

О, мне бы Ангела лик покойный лицезреть.

Исход из плоти вестник мне дарует, мне бы умереть,

Не ведая сей правды лжи и Деву видеть лишь святой.

Она воображение моё, её мира я изгой.

Я безумец, а жизни срок столь долог,

И как мне жить с такой отверженной любовью.

На развалинах Мечты истекая кровью, с сердечной болью.

Но мне тот ветхий остов дорог.

О, это вы, духи злые, демоны порока мне твердите о ее грехе.

Вы падшие пророки, но моя она, в моих устах ее спасенье.

Очищенье ей пред Господом моленье.

Ибо первым спасен разбойник, распятый на кресте.

Ужель жива моя Мечта, ужель бессмертна та Любовь.