Орфей спускается в ад

Словно в красочном цветном сне, на сцене появляется обитающее в гостинице немецкое семейство Фаренкопфов: родители, дочь и зять. Строем проходят по веранде, затем сворачивают на тропинку. Все одеты на грани приличий, их кожа розовато-золотистого цвета, как у барочных купидонов, это сходство усиливается роскошными формами, которые так и просятся на полотна Рубенса. Новобрачная, Хильда, шагает зажав между ног надувную резиновую лошадку с широкой улыбкой на морде и мигающими глазами. Она выкрикивает: «Н-но, н-но, лошадка!» и подпрыгивает. За ней шагают молодой муж Вольфганг, похожий на вагнеровского тенора, и отец, герр Фаренкопф, владелец танкового завода во Франкфурте. В руках у него портативный коротковолновый приемник, из которого доносятся треск и гортанные голоса прямого репортажа о битве за Британию. Замыкает шествие фрау Фаренкопф, пышущая дородным и здоровым телом с корзинкой еды для пляжного пикника. Они запевают нацистский марш.

Шеннон. А… нацисты. Что это их тут в последнее время так много?

Максин. Мексика – это парадный вход в Южную Америку и черный ход в Штаты, вот почему.

Шеннон. Ага, а ты здесь после смерти Фреда вроде привратника у обеих дверей? (Максин подходит и усаживается на лежащего в гамаке Шеннона.) Слезай, не то ты мне кости переломаешь. Если хочешь что-то сломать, отломи лучше кусочек льда, я его ко лбу приложу. (Она вынимает из своего стакана кусочек льда и водит им по лбу Шеннона.) О боже…

Максин (хмыкает). Ха, выходит, ты занялся цыпленком, а старые куры раскудахтались, так, Шеннон?

Шеннон. Кроме шуток, она сама напросилась, вот только ей семнадцать лет… меньше чем через месяц семнадцать исполнится. Так что дело серьезное, очень серьезное, поскольку девчонка не только скороспелка, она еще и музыкальный вундеркинд.

Максин. А музыка-то здесь при чем?

Шеннон. А вот при чем. Она ездит под крылом, под конвоем этой… этой… мужеподобной училки музыки, которая устраивает в автобусе спевки. О господи! Удивляюсь, почему они сейчас не поют, наверное, уже задохнулись. Иначе бы затянули что-нибудь высоконравственное вроде «Она прекрасная подруга» или «Прыжок ласки». О господи… (Максин время от времени хмыкает.) А каждый вечер после ужина, после жалоб на еду и проверки счета училкой математики, после рвоты ужином несколькими дамами, осматривавшими кухню… Эта девчонка-канарейка устраивает сольные вокальные выступления. Открывает рот, и оттуда вылетают шедевры Кэрри Джекобс или Этельберта Невина. После целого дня сплошных неописуемых мучений вроде троекратного лопанья покрышек и протечки радиатора в Тьерра Калиенте… (Он медленно садится в гамаке и все больше увлекается воспоминаниями.) А как-то вечером после подъема в гору под сплошным дождем по узким крутым поворотам над бездонными пропастями, да еще и с термосом под водительским сиденьем, который, как думали училки, был с холодной водой, но я-то знал, что – с холодной текилой… Так вот, после того, как такой день уже заканчивался, музыкальный вундеркинд мисс Шарлотта Гудолл сразу после ужина, до того, как выдалась возможность слинять, душещипательно и ухораздирательно завела песню Кэрри Джекобс Бонд «Окончание дивного дня»… причем без намека на иронию…

Максин. Ха!