— Я тебе потом все объясню, — шепнул художник на ухо Орельену… Один из подошедших рассказал, что накануне он был в баре, где подают шампанское, так вот там американцы… нет, не матросы, а шикарные господа, велели выставить за дверь негра, который ужинал в зале… Рассказ этот странно перекликался с разговорами, которые велись за соседним столиком… И на улице американские матросы тоже учинили какой-то дебош… «На Мартинике, Мартинике, Мартинике…» — пропел со значением Кюссе де Баллант. Для него лично негры были просто голыми людьми, «только вот тут крохотные трусики»… И говоря с ними, надо как с ребенком присюсюкивать: «Добрый белый не сделает тебе зло, и хижина бамбук-бамбук». Все же они присоединились к друзьям Балланта и пошли по направлению к площади Пигаль.
— Вы живете в том же доме, что и князь Р., ведь правда? — спросила одна из дам, длинная и тоненькая, как лиана, с красивыми руками и в огненно-красном платье; она шла под руку с мужем. — Значит, мы с вами соседи, мосье Лертилуа, то есть не совсем соседи… мы живем на Анжуйской набережной… Я вас часто встречаю.
До чего же любопытное совпадение, Лертилуа был просто в восторге. Впрочем, что ему оставалось делать? Он спрашивал себя, где же он ее видел… привычно примелькавшаяся фигура…
У входа в Зимний цирк собралась толпа, стояли полицейские, взад и вперед сновали люди, лился ослепительный свет… Дамы ускорили шаги… Что там такое происходит? Идет киносъемка. В лучах юпитеров терпеливо ждали своей очереди загримированные актеры, какие-то субъекты с деловым видом отдавали распоряжения, полицейские расталкивали толпу, чтобы очистить проход для такси…
Соседка с Анжуйской набережной шепнула Орельену:
— Посмотрите скорее, какой красавец!
В первых рядах зевак стоял изумительно красивый негр в светло-сером фланелевом костюме. Дама добавила:
— И потом такие музыкальные!
Лертилуа не понял ее слов:
— Он музыкант?
Дама не ответила. Звалась она мадам Флоресс. И была просто очаровательна. Оказывается, в Париже полным-полно женщин, которых ты еще не знаешь.
— Заходите к нам, мосье Лертилуа! — пригласил муж.
Непременно, непременно. Кюссе де Баллант раздал своих кукол дамам. Он грозно размахивал бутылкой. А что, если пойти распить вино к Эрнесту? Эрнестом звали одного из его приятелей. У Эрнеста — премилая холостяцкая квартирка. И поскольку сей приют уже давно пользуется худой славой, там можно дать себе волю, можно сколько угодно топать, орать песни, бить посуду… Эрнест, маленький, рыжеватый господинчик лет сорока, только хихикал. Орельен извинился. Ну, это уж просто некрасиво с его стороны! Неужели ты нас бросишь? Баллант никак не желал его отпускать. Возьми хоть мои цветы! И он надел на шею Орельена бумажную гирлянду. Дамы захохотали. Орельен откланялся.
В одиночестве шагал Орельен по направлению к площади Пигаль. Он так и не снял бумажную гирлянду, болтавшуюся у него на плечах. В глубине души он подсмеивался над собой. Шел вперед без цели, не зная, что предпринять. А впрочем, всегда было так, всю жизнь, всю жизнь. Будь он человек нормальный, такой же как все, он остался бы с Валлантом и его приятелями. Поухаживал бы за мадам Флоресс. Познакомиться с дамой, живущей по соседству, — редкая удача. Рано или поздно он стал бы ее любовником. Правда, на его вкус она плоскогруда, но вообще… Он пытался представить себе, какие бедра могут быть у мадам Флоресс.
— Нельзя ли повежливее! — крикнул ему вслед чей-то гневный голос. Орельен готов был извиниться хоть десять раз подряд. Через площадь проходила машина; толпа, глазевшая, как американский матрос, засучив белоснежные рукава над обожженными солнцем руками, бьет молотом по силомеру, отхлынула к краю тротуара, и Орельен нечаянно толкнул прохожего… Орельен и тот, кто крикнул на него, посмотрели друг на друга. Оба оцепенели на мгновение, затем Орельен сорвал бумажную гирлянду, преподнесенную ему Валлантом, и швырнул на асфальт.
— Как удачно, что мы встретились, — сказал Поль Дени, — я вас искал…
LXXIV
— Нет, — сказала Бланшетта, — не думаю… Вы знаете, когда мы поженились, я по брачному контракту выделила ему сумму… довольно крупную сумму… Вам неудобно сидеть? Помочь вам? Может быть, подложить подушку?