Орел и Ворон

Треск веток, явственно выдающий чужое движение, послышался на относительном удалении – и все равно заставил меня зябко передернуть плечами. Возможная близкая опасность вкупе с окружающих нас мраком и какой-то неестественной, мертвой тишиной, в которой столь отчетливо раздается треск веток… Убойное сочетание, пробуждающее даже потаенные, совершенно детские страхи перед мистическим!

К слову, непотревоженный ночной лес живет своей жизнью, издавая множество звуков: он вздыхает и говорит с миром криком ночных птиц, шелестом листьев в кронах деревьев, шуршанием грызунов… Но, заметив чужака или чужаков, он замирает в ожидании, тревожно затихая… А значит, треск веток не связан с косулей, лосем или кабаном, ни даже с местным «хозяином»-медведем! Нет, неподалеку от нас по какой-то причине продирается в ночи сквозь дубраву гораздо более опасный хищник.

Человек.

Обеспокоенно фыркнула Стрекоза, заставив меня вздрогнуть, – лошади могут выдать нас! И что тогда? Кто этот незнакомец, блуждающий по чаще, – или незнакомцы?! Спасающиеся от лисовчиков простые жители, как те бедные женщины, чьи защитники сгинули и коих мы вчера спасли?!

Или же враги, тати – неважно, какого роду и племени?!

Нам повезло: судя по удаляющемуся, пусть и чересчур частому треску веток, незнакомцы или не услышали мою кобылу, или решили не искать в ночи приключений. Облегченно выдохнув, я сел на развернутый плащ, но пистолет решил пока не убирать. Рядом на мое импровизированное ложе опустился и стрелец.

– Не знаю, кто там был, немец, но хорошо, что на нас не вышли.

– Думаешь, много их было?

– Наверняка не скажу, но один или даже двое так не шумят.

Я согласно кивнул:

– Ты прав… Думаешь, лисовчики за нами пошли?

– Не исключаю. Я бы захотел найти того, кто моих соратников так порубал и пострелял. Дай Бог, чтобы страдалицы наши литовцам второй раз не попались…

И вновь я согласно кивнул, вспомнив испуганные и измученные лица привязанных к собственным телегам женщин… Точнее, взрослой женщины в обрывках изодранного на крупной груди платья, с бесстыдно заголенными ягодицами в свежих кровоподтеках… И совершенно обнаженной девицы, нательную рубаху которой шляхтичи, глумясь, сорвали, но перессорились между собой насчет того, кто же будет первым распечатывать девственные «врата» только-только заневестившейся москальки…

Я появился на дороге как раз тогда, когда старшие в отряде ляхи наконец-то разобрались между собой и самый важный пан уже пристраивал обнаженные чресла к дрожащей девушке – ее буквально колотило от страха! Остальные же с вожделением созерцали, спустив штаны… Даже гайдуки и казак не обращали на меня внимания, пока я не поравнялся с ним. Ну а что обращать – лях и лях, мелкий шляхтич, коих у Лисовского тысячи… Но с какой же гремучей смесью страха и отчаянной надежды на меня воззрились жертвы лисовчиков! И, отринув все терзавшие меня сомнения, я надежды женщин оправдал в полной мере, в упор разрядив все три пистоля в конных!

Ответные пули двух судорожно натягивающих шаровары шляхтичей ушли сильно «в молоко». Слишком резким для них оказался переход от насилия над беззащитными и к дерзкому нападению неизвестного!

Мои воспоминания прервал стрелец:

– Правда, люди сказывают, что к черкасам Лисовского и характерники прибились. Те могли бы подобраться к нам незамеченными и совершенно неслышно; но, впрочем, я не верю, что характерники на службу к ляхам пошли.

Я с удивлением посмотрел на сотника:

– Сколько времени провел в Московии, а о характерниках слышу впервые. Кто же это такие?

Тимофей усмехнулся:

– Лучшие среди казаков, небывалой духовной силы и самые крепкие в вере воины. Бают про них разное: кто от пули молитву такую знает, что никогда тебя пуля не ранит, кто от клинка иль от стрелы… Сказывали, что, когда черкасы подняли восстание под началом Наливайко, один из отрядов, преследуемый ляхами, остановился в степи: пали лошади. Так вот, среди казаков был характерник, велел он соратникам на колени встать, а имеющиеся копья поднять наконечниками к небу, после чего стал молиться. Черкасы характернику подчинились: во-первых, огромным уважением среди них он пользовался, а во-вторых, в сече с ляхами все одно бы не сдюжили, больно много было панов… Так те, доскакав до молящихся казачков, обошли стороной их и дальше в степь ушли рысями. Как позже оказалось, ляхи увидели перед собой рощу-колок степной! Отвел им глаз характерник, да как отвел!

Я лишь скептически хмыкнул.

– Сильно похоже на сказки. Причем детские.

Тимофей усмехнулся в ответ:

– Быль то или нет, что про характерников сказывают, но в войске князя есть казачок. Открыто, что характерник, он не говорит, но все знают, что может он кровь заговорить и рану молитвой затворить… В таком деле без очень сильной веры и чистоты сердца никак нельзя. Вот потому я и думаю, что не могли характерники к черкасам Лисовского и прочим ворам да самозванцам примкнуть… Где чистота сердца – и где служение этой нечисти?

Немного помолчав, я ответил: