Орел и Ворон

Уловив мой недоумевающий взгляд, Себастьян уточнил:

– То есть не только Телом, но и Кровью Христовой из Чаши.

Я пожал плечами, после чего с сомнением произнес:

– Мы всю жизнь причащаемся Телом и Кровью из Чаши, других времен не знаем. А про проповедников и священников разницы не понял – чем ваши пасторы отличаются от наших батюшек, если у нас все причащаются одинаково и нет непогрешимых?

Немец некоторое время помолчал, после чего просто пожал плечами:

– Как я уже говорил, я не слишком хорошо знаю ваши обряды. Но у нас пасторов выбирают из числа верующих прихода. После выбора им дается поручение от Церкви на проведение проповедей и осуществление таинств крещения и причастия.

– Ничего себе?! То есть священников ваших ничему не обучают? И как же иные таинства – исповедь, венчание, отпевание?

Фон Ронин в ответ лишь пожал плечами в очередной раз, явно раздраженный моими вопросами. Я немного помолчал, размышляя, стоит ли продолжать разговор, и все же не удержался:

– Слышал я, что у вас человек считается спасенным, если уверовал в Иисуса Христа, и что никаких благих дел для этого не требуется? И что Господь изначально предначертал одним вечное спасение, независимо от их веры и дел, другим же – скорби и проклятие, а раз так, богачи благословлены, а нищие прокляты?!

Себастьян устало покачал головой:

– То, о чем ты сказал – то есть про изначальное предопределение, его еще двойным называют, – это учение Кальвина. Его последователи называют себя кальвинистами, я же, напомню тебе, лютеранин.

– Но лютеране считают себя спасенными, если уверовали в Бога?

Немец согласно кивнул.

– То есть делай любое зло, но если в Господа веруешь и крещен, то спасешься однозначно?

Ротмистр вновь промолчал, но, как кажется, в этот раз смутившись и просто не найдя что мне ответить.

Покачав головой, я припечатал:

– Но так ведь вера без дела мертва! В чем польза веры, если человек грешит и не кается, не исповедуется, не совершает добра и не помогает ближнему своему, в беду попавшему или нуждающемуся?!

К моему удивлению, немец все же ответил, пусть и вполголоса:

– Согласен…

Ободренный малым успехом, я продолжил:

– И почему тогда ваш Лютер, коли пошел он против папы римского и желал вернуться к истокам, не обратился к православию? Наша Церковь признает только первые семь Вселенских соборов, она неотрывно связана с апостольскими временами… Так нам батюшки проповедуют. Вот и получается, что все, что есть хорошего у вас и чего нет у католиков есть и у нас. Вот были бы мы единоверцами и тогда помогали бы друг другу!

Фон Ронин только мотнул головой, а после неожиданно ехидно ухмыльнулся:

– Не знаю, почему Мартин не обратился к православию и что вообще было у него в голове. Но что касается помощи – разве среди воров Самозванца, литовцев и черкасов Сапеги нет твоих единоверцев?!

Я вынужденно замолчал, но тут немец неожиданно сам пришел ко мне на выручку, причем заговорил чуть тише. Так, словно даже в лесу нас могут подслушивать.

– Вряд ли ты слышал о них – но после того, как Мартин Лютер создал новое вероучение внутри католической церкви, обобщенно именуемое протестантством, римские понтифики создали орден иезуитов. Как когда-то рыцарские монашеские ордена тамплиеров, тевтонцев или госпитальеров стали боевым оружием католической церкви, так и иезуиты стали ее оружием, но не явным, а тайным! Иезуиты воюют не на поле боя – они непревзойденные мастера интриг и предательств, они умелые доглядчики, способные разведать любую тайну. А узнав, к примеру, какую постыдную, могут использовать ее против наделенных властью людей, угрожая оглаской! И тогда последние принимают нужные для иезуитов решения… Наконец, иезуиты не гнушаются тайных убийств и отравлений, они отлично разбираются в ядах и могут отравить человека быстро, а могут травить медленно и очень долго… Тогда создается полное впечатление того, что человек неизлечимо болен.

Я аж передернул плечами от услышанного, а Себастиан продолжил свой рассказ:

– Так вот то, что в Речи Посполитой приняли церковную унию, подчиняющую греческую церковь римским понтификам, – это полная заслуга иезуитов. И я абсолютно уверен в том, что сейчас подле каждого полководца ляхов, независимо от его веры, стоит по нашептывающему ему «нужные» решения иезуиту!

Непроизвольно коснувшись рукояти сабли, я с гневом прорычал:

– Ну, попадись мне кто из них под саблю, то уж я-то его на голову укорочу!

Рейтар зло усмехнулся и согласно кивнул:

– Только не забудь меня позвать, коли попадется!

Некоторое время мы едем молча, думая каждый о своем. Между тем лес начал редеть, чему я очень обрадовался – все же после вчерашнего нападения я подспудно ждал новой пакости от лихих людей…

– Себастьян… Слышишь, Себастьян?

Немец лениво разлепил губы:

– Слышу.

– А правда ли, что у вас красивых баб по навету о колдовстве на кострах сжигают? И что делают это и католики, и лютеране, и прочие протестанты?

Фон Ронин изменился в лице, словно как я его жестоко оскорбил! Вспыхнул, нахмурился, налился краской… И не найдя что сказать в ответ, пришпорил бедную кобылу, послав ее вперед бодрой рысью!