– Или ты начнешь накачивать ее целительной магией прямо в эту блядскую секунду, или я не просто убью тебя очень медленно и очень мучительно, а найду каждого члена твоей семьи, каждого фейри, с которым ты когда-либо разговаривал или просто смотрел, и сделаю с ними то же самое, – рычит Скорпиус, и с морщинистого лица лекаря мигом исчезают все краски.
Он смотрит на Осет, и его взгляд смягчается, руки подрагивают над ее телом, словно он не знает, с чего начать. Вся ее туника пропитана кровью, и мы одновременно с лекарем понимаем: могут быть и другие раны, которые нам не видны.
– Череп, возьми ее руку, – зову я, и брат оказывается рядом прежде, чем я успеваю договорить. – Я проверю ее раны, а ты займись животом, – бросаю я лекарю, он кивает и принимается вытаскивать простынь из чудовищной раны, монотонно бубня и напевая под нос.
Скорпиус держит чакру неподвижно, и мы все работаем так, будто успели когда-то сработаться и стать настоящей командой. Глаза Осет закрыты, мне кажется, что она потеряла сознание – потеря крови и раны сделали свое дело. Но когда я достаю кинжал из ножен на бедре и начинаю резать ее тунику, серебряные глаза открываются, и болезненный, сверкающий взгляд останавливается на мне.
– Эй, Лунный Лучик, – шепчу я, разрезая пропитанную кровью ткань.
Я осторожен и стараюсь не задеть рану на животе, над которой трудятся Скорпиус и лекарь. Мой взгляд не отрывается от ее, и я не в первый раз желаю, чтобы на мне не было этих проклятых чар. Чтобы она смогла посмотреть в
– Все будет хорошо, – успокаиваю я ее, и она слабо кивает, будто верит мне.
Кулак ее здоровой руки крепко сжимается, а затем разжимается, и я беру ее хрупкую ладонь, укрывая в своей сильной, мозолистой руке.
– Я хочу посмотреть, нет ли у тебя других ран. Ты не против? – Свободной рукой я прихватываю угол ее окровавленной туники и приподнимаю.
Осет облизывает сухие, окровавленные губы и снова кивает. Не теряя времени, я быстро отрываю липкую ткань от ее кожи и ищу ножевые раны или порезы. Ее грудь скрыта обмоткой, и я осматриваю багровую тряпку в поисках дыр от кинжала, но ничего не вижу. Быстро оглядываю горло, пытаюсь понять, откуда взялась вся эта кровь, но на ней ничего нет, что могло бы объяснить все это кровавое месиво.
Осет кричит, я поднимаю голову и вижу, как Скорпиус и лекарь вытаскивают чакру из ее живота. Кровь быстро скапливается и рекой льется на землю.
Этот вопль агонии прорывается в глубины моего мозга и требует, чтобы я сделал все, что в моих силах, чтобы больше никогда не слышать от нее подобных звуков.
– Ш-ш-ш, – успокаивающе шепчет Череп, откидывает волосы с ее лица и пытается отвлечь.
– Больно, – отвечает она, и одно это слово разбивает мое гребаное сердце.
Я собираюсь выследить того, кто сделал это с ней, и разорвать его на мелкие кусочки. Затем я разбросаю их по всем королевствам, чтобы все знали, что нельзя шутить с Орденом Скорпионов. Я дам понять всему миру, что, даже посмотрев на Осет, любой автоматически подпишет себе смертный приговор.
– Знаю, но все скоро кончится, – утешает ее Череп.
Лекарь вытирает рукавом потную голову, те немногие пряди волос, что еще держатся на его голове, промокли от пота. Вся его рука покрыта кровью Осет, и я знаю, что эта картина будет преследовать меня.
Словно прочитав мои мысли, Череп ворчит:
– Сюда идут другие лекари. Я взял этого с собой, а остальным приказал собрать запасы лекарств и мчаться сюда.
Череп оглядывает шатер, ожидая, когда придет помощь, и я тяжело выдыхаю. Рука Осет крепко сжимает мою, я смотрю на нее. Она такая бледная. Она крепко зажмурилась, стиснула зубы и делает все, чтобы не издать ни звука.
– Эй. – Я придвигаюсь поближе к ее лицу и лихорадочно пытаюсь придумать, как отвлечь ее от происходящего: от тянущей боли в животе, бешеных воплей и пения лекаря, от Скорпиуса, орущего на дрожащего и быстро теряющего магию фейри.
Она открывает глаза и встречается со мной взглядом – в нем безмолвная мольба: «Пожалуйста, пусть боль уйдет». Сейчас я готов все отдать, лишь бы помочь ей, но не могу. Так что я силюсь что-то сказать, найти способ облегчить ее страдания, но у меня ничего не выходит.
– Расскажи мне, где ты выросла. Что там было? Какое твое любимое воспоминание? – заикаясь, бормочу я в надежде, что это хоть на мгновение отвлечет ее от боли и мук.
Осет щурит на меня свои лунные глаза, и я не могу сдержать теплую улыбку, замечая, как в них вспыхивает искра гнева.
– Почему вы, Скорпионы, такие тупые? – хрипит она, и я понимаю, что слова, срывающиеся с ее пухлых, окровавленных губ, даются ей очень нелегко. – Я же говорила тебе: из того, что было со мной до Приюта, я ничего не помню. – Заканчивает она уже шепотом, звуки выходят хрупкими и невнятными.