Орда

– Этот вопрос тебе лучше обсудить с ней лично. Она в принципе не против. Но я к тебе приехал не за этим. Мы можем получить гораздо больше, чем полмиллиона, у других людей. Вдобавок станем почетными членами любого национального исторического общества. Американского или даже британского. Большие деньги, мировая карьера! И это только стартовая цена за манускрипт!

Аксаков сразу осунулся и обречено завалился в кресло, с которого только что вскочил.

– Кто тебе это предложил? – безразличным тоном спросил Андрей.

– Точно не знаю, – честно признался Киреев. – Я просто отсканировал часть туруханского манифеста и скинул ее с сопроводительной запиской по электронной почте на и-мейл Королевского исторического общества в Лондон. Но ответили почему-то американцы. Со мной связался атташе по культуре американского посольства в Москве. Он ждет меня в столице с нашей находкой. Как ты думаешь, сколько с него запросить за нее?

– Нисколько, – произнес Аксаков. – Освобождению Алексея эта сделка вряд ли поможет. Насколько я знаю этих господ, они никогда не торопятся расставаться с деньгами. А мне пятьсот тысяч нужны завтра. И вообще, этот документ нельзя продавать на Запад. Это достояние России, ее шанс к возрождению, и мы не имеем права им торговать.

Киреев разнервничался и стал ходить, заложив руки за спину, из угла в угол.

– Какое, к чертям собачим, достояние?! Какой России?! – взорвался кандидат исторических наук. – Ты хочешь подорвать все устои цивилизации? Чтобы это быдло под названием российский народ, которое с таким трудом цивилизованные люди загнали в отведенное для него стойло, вновь поднялось и стало угрожать миру? Мало тебе было Сталина! Хочешь нового Чингисхана! Опять противопоставить Россию всему человечеству? Знаешь, как это называется, мой друг? Фашизм!

Аксаков напряженно молчал, а затем тихо произнес.

– Ошибся я в тебе, дружище. Давно ли ты перебивался репетиторством, получая в школе жалкие гроши? Ты думаешь: если ты живешь с богатой женщиной, то и в стране в целом жизнь изменилась к лучшему. Твои коллеги так же пребывают в нищете. А лучшие умы уезжают на Запад, сырье уходит туда же. Львиная доля богатства оседает там, оставляя нам жалкие крохи. Все страны в дом к себе тащат, а мы из дома. И будет еще хуже, если мы не осознаем себя, как нацию, не найдем свое место в мире. Фашизм – это другое, Володя. Это когда одна нация ставит себя выше всех остальных народов, стремится поработить их. В нашем же случае речь идет об элементарном выживании страны. Чтобы одна ее половина не подавилась другой. Да назови ты человека десять раз свиньей, на одиннадцатый он захрюкает. Нас же превратили в таких свиней, украв у нас прошлое, а теперь науськивают друг на дружку. Россия – не только христианская страна, но и мусульманская тоже. Если эти веры не найдут между собой согласия, не будет России.

– Твой сын в плену у исламистов. А ты толкуешь о каком-то согласии! – возразил Киреев.

– Поэтому и толкую. С этими людьми нам не воевать, а дружить надо. У нас с ними общее прошлое, и, даст бог, общее будущее. По духу мы ближе к ним, чем к европейцам. Только вместе мы сможем выстоять в современной жесткой конкуренции за место под солнцем. Мы – азиаты, Володя, поэтому европейские законы, по которым мы стремимся сейчас жить, у нас не работают, более того – работают против нас. Корейский и китайский пути для нас ближе, чем немецкий или французский. И жесткие азиатские законы для нашего народа более доходчивы, чем либеральные европейские, которые все равно мало кто соблюдает. Мы должны, наконец, понять, кто мы, откуда мы, зачем мы. А для этого мы должны знать правду о своем прошлом и верить в свое будущее.

Киреев какое-то время еще переваривал сказанное другом, а потом спросил:

– И ты готов оправдать палестинских фанатиков, которые взрывают себя вместе с мирными жителями на улицах израильских городов?

Аксаков лишь на мгновение задумался:

– Это отчаяние обреченных, обездоленных людей. Народ, доведенный до последней степени нищеты и национального позора, становится опасным. Его мораль уродуется. Она направлена не на созидание, а на разрушение. Если подобное случится в России, всему человечеству не поздоровится. Мы не имеем права упустить свой шанс.

Кандидату исторических наук надоело без толку повышать голос, и он устало сказал:

– О каком шансе ты говоришь, Андрюша? Что, у арабов, по-твоему, не было шанса подняться? Сколько они получили нефтедолларов… И все не впрок. Саудовская Аравия дальше двухсот принцев со своими гаремами, тридцатью пятью процентами безработицы и поддержкой мирового терроризма не ушла. И это, заметь, с жесткими шариатскими законами. А прошлое у них не слабее твоей Орды. Вспомни Арабский халифат. Чего ж ты хочешь от нас? Доворуют, распродадут страну, и ничего ты со своей Ордой не сделаешь. Поздно.

– Нет! Не поздно! – закричал Аксаков. – Нам же с тобой еще с пеленок, с первого класса, с букваря внушали, что мы живем в самой передовой стране мира…

– А в Северной Корее так до сих пор думают, – язвительно вставил Киреев.