Оракул выбирает королеву

Будучи магом жизни, Арман редко когда выстраивал заклинания. Почти всегда он использовал Дар напрямую, как и сейчас, попросту вливая его в пострадавшую. Он вытолкнул из себя невидимую — но в магическом восприятии ослепительно-белую субстанцию, вытолкнул прямо в голову Эрике, выравнивая вмятину, сращивая кости, снимая отек и заставляя кровь циркулировать по сосудам так, как это было до травмы. Прикусив до крови губу, он щедро вминал в Эрику даже больше, чем того требовалось, восстанавливая мозг до мельчайшего кусочка, и между делом думая, что, если бы Королева успела позвать мага Жизни к Витте, то и она была бы здорова, а не то, что теперь.

Когда Арман открыл глаза, лицо Эрики обрело свой истинный вид. Он медленно отнял руки, посмотрел на Бранта:

— Она восстановится полностью. Мозгу не был нанесен серьезный ущерб, можно сказать, мы успели.

Брант молча кивнул и, стоя на коленях, прижал к груди Эрику — в тот самый момент, когда ее ресницы затрепетали.

Дальше… Арману стало неинтересно, что у них будет дальше. Он поднялся и, отвернувшись, подошел к окну.

Нужно было идти и искать Леону, и это можно было сделать, раскусив модификатор — теперь уже для обретения дара поиска, но, опять-таки, он не взял с собой ничего из личных вещей Леоны. Придется вернуться во дворец, затем снова сюда…

Он снова достал модификаторы, взял нужный, чтоб переместиться во дворец, но вдруг услышал сиплый голос Бранта.

— Ваше величество… Ее вещи во-он, в спальне. Возьмите простынь. Она ведь спала на ней довольно долго.

За спиной завозились, послышался шорох одежды, вздохи. Арман обернулся, посмотрел на Эрику: та открыла глаза и молча смотрела на него. И следа не осталось от той спесивой куколки, с которой беседовал Арман во дворце. Теперь на него испуганно и как будто обиженно смотрела совсем юная девушка, беспомощная и, кажется, совершенно безобидная. Брант все еще держал ее, обнимая, прижимая к себе, как ребенка.

— Вы, — внезапно сказала она, — вы собираетесь искать Леону?

— По вашей вине.

— По моей? Это вы ее недостойны, — тяжело выдохнула Эрика, — вы… и не стыдно? Вы собственноручно скормили ее чудовищу.

Тут же зашикал Брант, мол, как ты можешь? Где твоя благодарность? Эрика умолкла и устало прикрыла глаза. Арман ответил:

— Я знаю, что я сделал. Но в данный момент это не имеет значения.

Обращаясь к Бранту, спросил коротко:

— Вот эта спальня?

И, получив утвердительный ответ, вошел в маленькую комнатушку.

Привычной стала эта боль, которая не отпустила до конца ни разу с того момента, как из Оракула извлекли тело Леоны Кьенн. Иногда Арману казалось, что неведомая тварь, поселившись внутри него, с аппетитом пожирает его, полосуя когтями-лезвиями внутренности. А они срастались снова, и потому Арман Линто не умирал, а продолжал жить. Это было правильно, то, что он не умирал. По крайней мере, правильно до того момента, как к Леоне вернется память, и она сама отшатнется от него в ужасе и отвращении. Он думал именно так, и каждый раз вспоминал, как нежно она его целовала, и какими теплыми и шелковыми были ее ладони. А здесь… Арман сгреб покрывало, бросил на пол, стянул простыню и несколько мгновений простоял, уткнувшись в нее лицом. Хлопок пропах Леоной, и Арман был готов поклясться, что не знал аромата тоньше и приятнее. Снова тонкая нотка зеленого яблока, свежего, хрустящего. Стиснув в кулаке ткань, он свободной рукой достал модификаторы, извлек ту пилюлю, которая преобразует его дар в дар мага-поисковика и торопливо раскусил ее, глотая горечь.

Он не стал тратить время на построение заклинания, на вычерчивание сложных опорных фигур. Снова воспользовался Силой, грубо, быстро, разливаясь невесомой пеленой по поверхности яруса… Когда Арман собрал себя вновь из тысячи капель, тяжелая, напитанная силой нить уже багровела перед ним в воздухе. И он пошел по следу, совершенно не слушая, что говорит ему Брант.

Путеводная нить вилась перед ним вдоль дороги, и Арман перешел на бег. Солнце припекало, и в скором времени глаза начал заливать пот, но он только утерся рукавом. Арман уже заметил, что довольно близко нить свернула с дороги, уходя к лесу. Ему это не понравилось: зачем Леоне в лес? Разве что посидеть в тени? Но в лесу… много чего может приключиться нехорошего.

Быстрее, еще быстрее.

"Пожалуйста, пусть с тобой ничего не случится", — мысленно взмолился он, сам не понимая, к кому или к чему обращается.

Нить нырнула в кусты, потянула за собой — почти ощутимо, так, что Арман едва не полетел в овражек. Но вовремя ухватился за тоненькую ольху, а потом уже ловко спустился вниз. В овражке царили сумерки, было влажно, тихо перешептывались деревья. И вдруг среди этого шелеста слух различил тихий плач. От звуков этого плача внутри вмиг разлился такой океан пламенеющей боли, что у Армана перед глазами потемнело.

Там плакала его Леона. Горько, безнадежно. Она была совершенно одна, совершенно беззащитна — точно так же, как наедине с силой Оракула. И тогда он ничего не сделал, чтобы ей помочь.

— Леона, — позвал он, щурясь на полыхающую в потемках нить.