Опыт борьбы с удушьем

– Нужны виды, – сказал Реваз. – Четыре панорамных вида: Москва, Тбилиси, Ереван и Баку. Еще две: памятник «Родина-мать» в Тбилиси и Сталин принимает Парад Победы на Красной площади в Москве.

Кроме материалов дали мне открытки, чтобы было с чего копировать.

Вернулся в зону, начал работать. Сам не штукатурил, я же художник. Мне выдали бригаду штукатуров, они под моим руководством заштукатурили только тот кусок, над которым я должен работать. И я приступил. Работал целыми днями. Но зато меня освободили от всего остального, от всей лагерной мороки – от построения на плацу, а это четыре раза в день, не считая чрезвычайных происшествий, от выработки трудовой нормы, уборки барака и прочей лабуды. Но они-то отработают восемь часов и потом отдыхают, а я от своих фресок не отходил дни и вечера напролет. В противном случае я должен был бы проводить время с этой шпаной, а так я себе сижу, у меня книжка, солнышко припекает, я загораю. Я объяснил, что у меня творческий процесс, я не могу отрываться, и обед мне приносили сюда же, в столовую со всеми я не ходил. Кроме того, раз уж я обедаю здесь и один, то договорились, что меня будут кормить из офицерской столовой. Конечно, я платил Хозяину, так все звали начальника зоны. А вся эта сумасшедшая грузинская шпана платила охранникам – сержантам срочной службы. Хозяин, разумеется, брал – у меня министры брали, а здесь мент. «Ведь что главное? О чем говорят решения последнего пленума ЦК партии? О том, что необходимо повышать культурно-массовую работу. А я единственный культуртрегер. Поэтому меня нужно содержать на особых условиях, чтобы я мог донести идеи до масс, которые хотят стать на правильный путь исправления…» – Хозяин понимал, что я пизжу, но полтинник, лежавший перед ним на столе, грел его душу.

За год я закончил всю работу. Шесть фресок три метра высотой и шесть метров длиной. Реваз регулярно меня навещал и иногда мне помогал. В основном я справлялся сам, но для Парада Победы нужно было изобразить маршала Жукова на лошади. Лошадь мне никак не давалась, и Реваз мне ее набросал. Хозяин фресками остался доволен и тут же меня пристроил оформить стену в коридоре рядом с актовым залом.

2

Я вызвал Маратика, чтобы он сфотографировал фрески, хотел оставить себе на память и, главное, потом Женьке показать. С колоссальным трудом я уговорил Хозяина позволить Марату приехать, наплел, что он фотокорреспондент московской газеты. Конечно, опять пришлось деньги платить, но в результате провел Марата в зону. Повел его сразу смотреть фрески.

– Ты понимаешь, я не нашел цветную пленку. Заправил черно-белой, – сказал Марат.

– Ты совсем охренел? Что же там будет видно? Это же не графика, это живопись. Какой смысл в черно-белом снимать?

– Другой пленки все равно нет.

– Сейчас поедешь в Тбилиси, встретишься с художниками, они тебе цветную пленку дадут.

– Надо как-то позвонить, предупредить, я не знаю никого там.

– Где здесь звонить? Телефон есть только у администрации. За любой звонок деньги берут немереные, а ты мне и так уже встал в копеечку. Я тебе адрес дам, приедешь к Ревазу, скажешь, что от меня. Тебя встретят как родного, все дадут. На всякий случай вот тебе еще адрес Амирана, тоже мой приятель, замечательный парень.

Марат умудрился поссориться с Ревазом. Из-за Сталина. Я-то всегда с Ревазом соглашался, что Сталин главный человек в мире, а Марат ему объяснил, что Сталин пидор.

– Саба понимает Сталина. А ты как? – Реваз со всеми тему Сталина поднимал, особенно после сытного обеда и приличного возлияния. Он хоть и был сердечник, но пить не прекращал, и от Мери, пытавшейся у него рюмку забрать, только отмахивался.

– Да говорить о нем не хочу, – ответил Марат, который ничего не подозревал. Я так был расстроен, что он не привез цветную пленку, что забыл его предупредить о необходимости тему Сталина строго обходить.

– Как не хочешь? – Реваз покраснел и набычился.

Ну, Маратик и объяснил. Так что Реваз его выгнал из дома и пленку не дал. Пришлось ему к Амирану ехать, но и там не сложилось. Он начал рассказывать Амирану, что грузины не очень хороший народ, с русскими их не сравнишь. Не любит он их. Амиран мне потом говорил: «Хотел морду ему набить. Но он твой товарищ, поэтому я вытерпел. Как ты с ним общаешься, не понимаю».

Пленку он Марату не дал, так что пришлось все-таки снимать в черно-белом. Фотограф хренов. Уже когда провожал его, вдруг вспомнил про спирт, который пропал во время суда. Марат божился, что сделал все, как я ему говорил.

– Маратик, ты наверняка не туда положил.

– Как не туда? В бачок. Она там стояла себе спокойно, не понимаю, как можно было не найти.

– Нет, погоди. Ты в какой сортир ходил?

– Да там только один и был.

– Так ты же, значит, в общем оставил, для публики? – Я схватился за голову. – Ты не понимаешь, что там для нас другой сортир был?

– Я не подумал, – Марат виновато опустил голову, но через минуту, вижу, смотрит на меня со знакомым блеском в глазах. – Думаешь, она там до сих пор стоит?

– С моего суда сколько времени уже прошло, наверняка ее давно нашли и выпили.