Оптимизм — это недостаток информации!

это надоело, и он попросил актеров о том, чтобы, если

Раневская еще раз опоздает, просто ее не замечать. Вбегает, запыхавшись, на репетицию Фаина Георгиевна:

– Здравствуйте!

Все молчат.

– Здравствуйте!

Никто не обращает внимания. Она в третий раз:

– Здравствуйте!

Опять та же реакция.

– Ах, нет никого?! Тогда пойду поссу.

* * *

Раневская называла Завадского маразматиком-затейником, уцененным Мейерхольдом, перпетуум кобеле.

* * *

– Кто бы знал мое одиночество? Будь он проклят, этот

самый талант, сделавший меня несчастной…

* * *

– Одиночество как состояние не поддается лечению.

* * *

– Доктор, в последнее время я очень озабочена своими

умственными способностями, – жалуется Раневская

психиатру.

– А в чем дело? Каковы симптомы?

– Очень тревожные: все, что говорит Завадский, кажется

мне разумным…

* * *

– Нонна, а что, артист Н. умер?

– Умер.

– То-то я смотрю, он в гробу лежит…

* * *

– Ох, вы знаете, у Завадского такое горе!

– Какое горе?

– Он умер.

* * *

Раневская забыла фамилию актрисы, с которой должна

была играть на сцене:

– Ну эта, как ее… Такая плечистая в заду…

* * *

– Я была вчера в театре, – рассказывала Раневская. –

Актеры играли так плохо, особенно Дездемона, что когда

Отелло душил ее, то публика очень долго аплодировала.

* * *

Как я завидую безмозглым!

* * *

В юности, после революции, Раневская очень бедствовала и

в трудный момент обратилась за помощью к одному из

приятелей своего отца.

Тот ей сказал:

– Дать дочери Фельдмана мало – я не могу. А много – у

меня уже нет…

* * *

В архиве Раневской осталась такая запись: «Пристают, просят писать, писать о себе. Отказываю. Писать о себе

плохо – не хочется. Хорошо – неприлично. Значит, надо

молчать. К тому же я опять стала делать ошибки, а это

постыдно. Это как клоп на манишке. Я знаю самое главное, я знаю, что надо отдавать, а не хватать. Так доживаю с этой

отдачей. Воспоминания – это богатство старости».

* * *

– Стареть скучно, но это единственный

способ жить долго.

* * *

– Старость, – говорила Раневская, – это время, когда свечи

на именинном пироге обходятся дороже самого пирога, а

половина мочи идет на анализы.

* * *

Раневская рассказывала, как они с группой артистов театра

поехали в подшефный колхоз и зашли в правление

представиться и пообщаться с народом. Вошедший с ними

председатель колхоза вдруг застеснялся шума, грязи и

табачного дыма.

– Еб вашу мать! – заорал он, перекрывая другие голоса, –

Во что вы превратили правление, еб вашу мать. У вас здесь

знаете что?.. Бабы, выйдите! (Бабы вышли.) У вас здесь, если хотите, хаос!

* * *

Раневская со всеми своими домашними и огромным

багажом приезжает на вокзал.

– Жалко, что мы не захватили пианино, – говорит Фаина

Георгиевна.

– Неостроумно, – замечает кто-то из сопровождавших.

– Действительно неостроумно, – вздыхает Раневская. –

Дело в том, что на пианино я оставила все билеты.

* * *

Во время гастролей во Львове ночью, выйдя однажды на

балкон гостиницы, Фаина Георгиевна с ужасом обнаружила

светящееся неоновыми буквами огромных размеров

неприличное существительное на букву «е». Потрясенная

ночными порядками любимого города, добропорядочно

соблюдавшего моральный советский кодекс днем, Раневская уже не смогла заснуть и лишь на рассвете

разглядела потухшую первую букву «М» на вывеске

мебельного магазина, написанной по-украински: «Мебля».

* * *

Перед Олимпиадой 1980-го года в московскую торговлю

поступила инструкция: быть особо вежливыми и ни в чем

покупателям не отказывать. По этому поводу ходило много

анекдотов. Вот один, весьма похожий на быль.

Заходит в магазин на Таганке мужчина и спрашивает:

– Мне бы перчатки…

– Вам какие? Кожаные, замшевые, шерстяные?

– Мне кожаные.

– А вам светлые или темные?

– Черные.

– Под пальто или под плащ?

– Под плащ.

– Хорошо… Принесите, пожалуйста, нам ваш плащ, и мы

подберем перчатки нужного цвета и фасона.

Рядом стоит Раневская и все это слушает. Потом

наклоняется к мужчине и театральным шепотом, так что

слышит весь торговый зал, говорит:

– Не верьте, молодой человек! Я им уже и унитаз

приволокла, и жопу показывала, а туалетной бумаги все

равно нет!

* * *

Актер Малого театра Михаил Михайлович Новохижин

некоторое время был ректором Театрального училища

имени Щепкина.

Однажды звонит ему Раневская:

– Мишенька, милый мой, огромную просьбу к вам имею: к вам поступает мальчик, фамилия Малахов, обратите

внимание, умоляю – очень талантливый, очень, очень.

Личная просьба моя: не проглядите, дорогой мой, безумно

талантливый мальчик.

Рекомендация Раневской дорого стоила Новохижин обещал

«лично проследить».

После прослушивания «гениального мальчика»

Новохижин позвонил Раневской:

– Фаина Георгиевна, дорогая, видите ли, не знаю даже, как

и сказать…

И тут же услышал крик Раневской:

– Что? Говно мальчишка? Гоните его в шею, Мишенька, гоните немедленно! Боже мой, что я могу поделать: меня

просят, никому не могу отказать!

* * *

Однажды Раневская с артистом Геннадием Бортниковым

застряли в лифте. Только минут через сорок их освободили.

Своему компаньону Фаина Георгиевна сказала:

– Геночка! Вы теперь обязаны на мне жениться: иначе вы