Оптимизм — это недостаток информации!

Раневская ходит очень грустная, чем-то расстроена.

– У меня украли жемчужное ожерелье!

– Как оно выглядело?

– Как настоящее…

* * *

Мальчик сказал: «Я сержусь на Пушкина, няня ему

рассказала сказки, а он их записал и выдал за свои».

– Прелесть! – передавала услышанное Раневская. После

глубокого вздоха последовало продолжение: – Но боюсь, что мальчик все же полный идиот.

* * *

После вечернего чтения Эрзац-внук спросил Раневскую:

– А как Красная Шапочка узнала, что на кровати лежит не

бабушка, а серый волк?

– Да очень просто: внучка посчитала ноги – волк имеет аж

четыре ноги, а бабушка только две. Вот видишь, Лешенька, как важно знать арифметику!

* * *

– Какие, по вашему мнению, женщины склонны к большей

верности – брюнетки или блондинки?

Не задумываясь, Раневская ответила:

– Седые!

* * *

– Страшно грустна моя жизнь. А вы хотите, чтобы я

воткнула в жопу куст сирени и делала перед вами стриптиз.

* * *

– Я провинциальная актриса. Где я только ни служила!

Только в городе Вездесранске не служила!..

* * *

В свое время именно Эйзенштейн дал застенчивой, заикающейся дебютантке, только появившейся на

«Мосфильме», совет, который оказал значительное

влияние на ее жизнь. «Фаина, – сказал Эйзенштейн, – ты

погибнешь, если не научишься требовать к себе внимания, заставлять людей подчиняться твоей воле. Ты погибнешь, и

актриса из тебя не получится!»

Вскоре Раневская продемонстрировала наставнику, что кое-чему научилась. Узнав, что ее не утвердили на роль

в «Иване Грозном», она пришла в негодование и на чей-то

вопрос о съемках этого фильма крикнула: «Лучше я буду

продавать кожу с жопы, чем сниматься у Эйзенштейна!»

Автору «Броненосца» незамедлительно донесли, и он отбил

из Алма-Аты восторженную телеграмму: «Как идет

продажа?»

* * *

– Как жизнь, Фаина Георгиевна?

– Я вам еще в прошлом году говорила, что говно. Но тогда

это был марципанчик.

* * *

Подводя итоги, Раневская говорила:

– Я родилась недовыявленной и ухожу из жизни

недопоказанной. Я недо…

* * *

– Всю свою жизнь я проплавала в унитазе стилем

баттерфляй.

* * *

– Успех – единственный непростительный грех по

отношению к своему близкому.

* * *

– У нее не лицо, а копыто, – говорила об одной актрисе

Раневская.

* * *

– Смесь степного колокольчика с гремучей змеей, –

говорила она о другой.

* * *

О коллегах-артистах:

– У этой актрисы жопа висит и болтается, как сумка у

гусара.

* * *

– У него голос – будто в цинковое ведро ссыт.

* * *

Главный художник «Моссовета» Александр Васильев

характеризовался Раневской так: «Человек с уксусным

голосом».

* * *

Об одном режиссере:

– Он умрет от расширения фантазии.

* * *

Раневская о проходящей даме: – Такая задница называется

«жопа-игрунья».

* * *

А о другой: «С такой жопой надо сидеть дома!»

* * *

– Когда нужно пойти на собрание труппы, такое чувство, что сейчас предстоит дегустация меда с касторкой.

* * *

– Деляги, авантюристы и всякие мелкие жулики пера!

Торгуют душой, как пуговицами.

* * *

Раневская всю жизнь мечтала о настоящей роли. Говорила, что научилась играть только в старости. Все годы копила

умение видеть и отражать, понимать и чувствовать, но чем

тверже овладевала грустной наукой существования, тем

очевиднее становилась невозможность полной

самореализации на сцене. Оказалось, нет для нее ни Роли, ни Режиссера. Роль не придумали. Режиссер не родился.

* * *

Раневская хотела попасть в труппу Художественного театра.

Качалов устроил встречу с Немировичем-Данченченко.

Волнуясь, она вошла в кабинет. Владимир Иванонович

начал беседу – он еще не видел Раневскую на сцене, но о

ней хорошо говорят. Надо подумать – не войти ли ей в

труппу театра. Раневская вскочила, стала кланяться, благодарить и, волнуясь, забыла имя и отчество мэтра: «Я

так тронута, дорогой Василий Степанович!» – холодея

произнесла она. «Он как-то странно посмотрел на меня, –

рассказывает Раневская, – и я выбежала из кабинета, не

простившись». Рассказала в слезах все Качалову. Он

растерялся – но опять пошел к Немировичу с просьбой

принять Раневскую вторично. «Нет, Василий Иванович, –

сказал Немирович, – и не просите; она, извините, ненормальная. Я ее боюсь».

* * *

– Фаина Георгиевна! Галя Волчек поставила «Вишневый

сад».

– Боже мой, какой ужас! Она продаст его в первом

действии.

* * *

– У Юрского течка на профессию режиссера. Хотя актер он

замечательный.

* * *

– Ну и лица мне попадаются, не лица, а личное

оскорбление! В театр вхожу как в мусоропровод: фальшь, жестокость, лицемерие. Ни одного честного слова, ни

одного честного глаза! Карьеризм, подлость, алчные

старухи!

* * *

…Тошно от театра. Дачный сортир. Обидно кончать свою

жизнь в сортире.

* * *

«…Перестала думать о публике и сразу потеряла стыд. А

может быть, в буквальном смысле «потеряла стыд» –

ничего о себе не знаю.

…С упоением била бы морды всем халтурщикам, а терплю.

Терплю невежество, терплю вранье, терплю убогое

существование полунищенки, терплю и буду терпеть до

конца дней.

Терплю даже Завадского».

(Из записной книжки)

* * *

Раневская постоянно опаздывала на репетиции. Завадскому