Операция продолжается

— Да к Мокшину, чтоб его громом прибило… Все сбежать хотел. Или повиниться… Все думал: скоплю деньжонок на дорогу да рвану куда-нибудь от них подальше. Будь что будет! А то и заявлю. Один раз вовсе собрался заявить. Да душонка слабая. Вот теперь допрыгался…

— Кто еще сотрудничает с Мокшиным? — спросил Клюев.

— А никого больше. Я да Куница. — Булгаков всхлипнул. — Знаю, сволочь я… Так ведь дети у меня, жена… тятя еще живой. Небось думают, что воюет Иван, а я… Немцев с наших мест сгонят — узнают все. Детишкам-то позор какой! Клейменые будут. На всю жизнь…

— Что опять задумал Мокшин? — уже мягче спросил Клюев.

— Не знаю. Богом клянусь — не знаю! — с надеждой воскликнул Булгаков. — Велел только к пяти утра за ним заехать. Вот и все. В партии говорили, что боксит ждут — может, из-за того…

— К пяти утра, говоришь?

— К пяти, к пяти! — заторопился Булгаков. — Честное мое слово к пяти! Все расскажу! Я все знаю, товарищ начальник. Куница мне все рассказывал. Он, гад, тайком от Мокшина самогонку гонит да торгует. Жадюга! А пьяный хвастаться любит. Он мне все рассказывал… — В голосе Булгакова звучало такое искреннее отчаяние, что не верить ему было невозможно. — И как Николашина они убили, знаю. Мокшин его к Кунице заманил. Куница Николашина прямо в сенях — топором! — Булгаков передернулся. — Ей-крест! Сам он рассказывал… Вдвоем они его. Топором да лопатой. Мокшин в деревню быстрехонько вернулся и приказал мне к Кунице тайком ехать. Заставил напоить конюха пьяным да взять колхозную лошадь. Вроде бы за самогонкой. Я чуял, что не чистое дело, да откуда мне знать… Куница меня всю дорогу до оврага под наганом держал. Свалили в снег беднягу Трофима Степаныча. Голехонького… Вспомню, сердце кровью обливается… Я покажу где. Я все знаю. Честное слово, товарищ начальник! — Булгаков со всхлипыванием застучал клешней по впалой груди. — Трус я, но не фашист. Сделайте вы мне снисхождение!

— Это уж как вести себя будешь! — сурово сказал Клюев.

— Да я… Да я их собственными руками, гадов!.. Мне бы только…

Володе было и противно, и жаль несчастного коновозчика. Клюев, очевидно, чувствовал то же самое. Он долго молчал, а потом не выдержал.

— Перестань хныкать! Не маленький. Хочешь дела свои поправить — будь честным!

— Да я… — Булгаков поперхнулся от избытка благодарности.

КРУГ СМЫКАЕТСЯ

В пятницу Новгородский несколько раз ходил в свое управление и каждый раз бесполезно. Эксперты не могли подобрать ключ к сообщению Мокшина. Капитан и волновался и сердился — все вместе. К тому времени Клюев сообщил, что Огнищев в поведении Мокшина пока ничего подозрительного не обнаружил, но установил, что письмо тот отправил с ко-новозчиком на станцию.

Потом позвонил Сажин. Он рассказал, что следователь Задорина, вопреки его запрету, несколько раз побывала на станции Хребет и нашла свидетелей, которые видели человека в зеленом плаще с чемоданом и рюкзаком. Он под вечер входил в дом Куницы. Этого человека привел туда какой-то геолог — он был одет в черный полушубок, какие носят инженерно-технические работники геологической партии. Впоследствии человека в зеленом плаще никто не встречал, а геолога видели уходящим со станции в сторону Заречья. Сажин сказал также, что Задорина обнаружила в навозе около колхозного конного двора пучки сена, на которых настыли сгустки крови. Анализы показали, что кровь человеческая. Показания колхозного конюха Сидора Хомякова, данные Задориной, подтверждают, что Булгаков действительно брал лошадь второго декабря вечером.

— Понимаете, — расстроенно гудел Сажин в телефонную трубку, — Задорина утверждает, что состав преступления установлен, требует немедленного ареста Булгакова и Куницы.

— Пусть подождет немного. Хотя бы денек-другой, — сказал Новгородский. — В ближайшее время все решится.

— И еще. Задорина требует ареста Мокшина, — добавил Сажин. — Она точно установила время его отъезда с участка и время появления в селе. Он отсутствовал где-то, помимо дороги, около двух часов и был одет точно так же, как геолог, который привел Николашина к Кунице. Задорина свозила одного из свидетелей в Заречье, и тот сразу узнал в Мокшине того самого геолога. Вот таковы дела. Задорина собрала весьма убедительные доказательства причастности этих трех лиц к убийству Николашина. Мне трудно спорить с ней. Ведь против фактов не попрешь. Они, как говорится, вещь упрямая. Трудное положение.

— Да, сочувствую вам. Трудное, — согласился Новгородский.

— Задорина возмущена моей бездеятельностью и открыто заявила, что я всячески торможу ход следствия, — невесело говорил Сажин. — Главное — крыть нечем. Ведь она права.

— Да. Она права, — опять согласился Новгородский. — Но надо как-то убедить ее подождать с арестом. Максимум на недельку.

— Попытаюсь, — без всякого энтузиазма пообещал Сажин. — Могу приказать, в конце концов, но… Беда мне с этой девчонкой. Напориста. Упряма. Удивляюсь, как она до сих пор не написала на меня жалобу.

— Не сомневайтесь. Напишет! — расхохотался Новгородский.

— Напишет. Не сомневаюсь, — убежденно сказал Сажин.