Операция «Примула»

Так, шаг за шагом, я проникал в тайны подполья. Я ни к чему не стремился, ничего еще не решил. Я был подобен пловцу, попавшему в водоворот и не ведающему, к какому берегу его прибьет. Гордиться тут, конечно, нечем, но я обещал тебе не скрывать ничего. Итак, я стал подыскивать себе подпольное имя и, перебрав их несколько, остановился в конце концов на Пирре, так как его имя стало символом дорого достающихся побед и еще потому, что этот несчастный был убит во время осады Аргоса: какая-то старуха бросила на него с крыши черепицу. Поразительное предчувствие. Подумать только, черепица!.. Однако я должен со скрупулезной точностью продолжать свое изложение, чтобы ты сам мог обо всем судить, имея на руках неоспоримые факты. Может быть, ты помнишь о том, что в конце января в Клермон-Ферране был убит начальник гестапо, и тиски стали сжиматься. Последовали расстрелы, репрессии. Комендантский час начинался в двадцать часов. И беда обрушивалась на тех молодых людей, которые не имели при себе полного набора необходимых бумаг: удостоверение личности, карточки на хлеб, на мясо, на жиры, на табак, служебный пропуск, а может, и еще что-нибудь, о чем я уже забыл. Плео выходил из себя.

— Вот чего они добились. Ради удовольствия подстрелить полицейского скольких французов они обрекли на смерть!

Жюльен потирал руки.

— Прекрасно сработано! Пускай знают, что мы не бараны. Хотя лично я по-прежнему убежден, что лучше убивать коллаборационистов. Расплачиваться приходится не так дорого, потому что фрицам на это наплевать, а эффект ничуть не меньше.

Мадам де Шатлю поддерживала его.

— Гражданских теперь больше нет, — говорила она, — так же как нет невиновных и не втянутых в борьбу.

Мне не очень импонировали инквизиторские черты ее характера. Плео не солгал мне. Она нередко обнаруживала пугавшую меня суровость. Думаю, она, не дрогнув, могла бы командовать подразделением, выделенным для расстрела. А между тем ей была свойственна и нежность. Она проявила немыслимую заботу обо мне.

— Марк, вы недостаточно тепло одеты.

С некоторых пор она стала называть меня Марком, без тени нежности, разумеется, а просто выказывая мне дружеское расположение, как и положено братьям по оружию, да простят мне такую смелость. Она отыскала для меня шарф с варежками. В то время как Плео следил за моим давлением и снабжал меня укрепляющими лекарствами, его бывшая жена, по странной иронии судьбы, добывала для меня шерстяные вещи, проявляя заботу о моем здоровье. Свою благодарность мне приходилось делить между двумя противниками. Ах! Уверяю тебя, положение было не из приятных, в особенности с того момента, когда оба они заметили, что каждый из них стремится использовать меня, дабы получить какие-то сведения о другом.

— Попробуйте объяснить ей, если представится случай, что я не изменю своих убеждений, — просил меня Плео.

А она в ответ:

— Втолкуйте ему, что его никто не в силах будет спасти!

Я старался смягчать удары, но за моими недомолвками они сразу же угадывали то, что я желал скрыть. И в конце концов я невольно превратился в разносчика оскорбительных выпадов.

— Видите ли, мсье Прадье, если бы я не был честным человеком, я бы непременно донес на нее. Она и в самом деле становится опасной. А если бы вы не были столь умны, она бы уже давно обратила вас в свою веру, признаюсь, меня удивляет, как это она до сих пор вверяет вам крошку Кристофа.

Он осторожно прощупывал почву, задаваясь, видимо, вопросом: а не переметнулся ли я в другой лагерь?

Я торопился успокоить его.

— Она думает, что я хожу к вам исключительно из-за вашей библиотеки. Она принимает меня за совершенно безвредного интеллигента. Впрочем, так оно и есть.

Однако я лгал, ибо к тому времени Жюльен уже доверил мне первое задание. Правда, довольно безобидное! Мне было поручено незаметно разложить по полкам в учительской экземпляры «Комба». Хотя, должен заметить, текст, напечатанный в газете, был достаточно смелым. Там напоминалось об успехах союзников и предвещалась их высадка, которая в определенный момент должна смести оккупантов. Передовая статья грозила предателям жестокой карой. Воспользовавшись окном в своем расписании, я поспешил избавиться от этих листков, которые жгли мне руки. Я складывал их вчетверо и рассовывал по полкам, причем некоторые никак не влезали. Проходили минуты. Прислушиваясь к малейшему шороху, я вспотевшими руками продолжал свой посев, сознавая риск, на который шел, и в то же время испытывая неведомый мне дотоле самозабвенный восторг. Покидая учительскую, я чувствовал себя взломщиком. Тебе это, возможно, кажется глупым, но мне удался, так сказать, налет «наизнанку». Вместо того чтобы унести, я принес. Вот и вся разница, но переживания, удовлетворение содеянным и самим собой, я думаю, были те же. Я стал удачливым нарушителем закона.