— Это не загадки, — ответил Павлов, — и, как ты сам знаешь, отношения среди наших людей к твоему приятелю неоднозначное. И его отказ может быть воспринят отнюдь не как нежелание дворянина заниматься грязной работой…
Преклонский согласно кивнул головой и вышел из комнаты.
Ему нечего было ответить дяде, поскольку тот был прав, и отказ Алексея вполне мог быть воспринят не как бунт голубой крови…
К удивлению Алексея Наташа не вышла на звонок, и ему пришлось открыть дверь своим ключом.
Но когда он вошел в спальню и увидел лежащую на кровати Наташу, у него впервые за многие годы дрогнуло сердце.
Наташа была мертва.
На туалетном столике лежала полупустая коробка от таблеток морфия, рядом ними листок бумаги.
Дрогнувшей рукой Алексей взял его.
На листке была написана одна единственная строчка «Прощай и прости…»
Алексей взглянул на бледное лицо Наташи и вздрогнул.
Ему показалось, что она улыбается.
Нет, спящая последним сном женщина не улыбалось, но лицо ее казалось удивительно умиротворенным, словно она именно сейчас получила ответ на всю жизнь мучивший ее вопрос.
Впрочем, кто знает, может быть, так оно и было.
— Эх, Наташа, Наташа, — проговорил Алексей глухим голосом, — за что же мне прощать тебя? Это мне надо просить у тебя прощения…
Так, оно, наверное, и было.
И Алексей не мог не понимать, что смерть Наташи связанна с его появлением в Харбине.
Никто не мог сказать, как бы сложилась ее жизнь, но в том, что она бы еще жила, он не сомневался.
Да и какой смысл был теперь гадать?
Наташа была мертва, а все остальное не имело ровно счетом никакого значения.
Прекрасно понимая, что это могло быть провокацией, Алексей позвонил Преклонскому и сообщил ему о смерти Наташи.
Через полчаса тот приехал вместе с дядей.
— И что же нам теперь делать? — спросил Алексей, когда те, ошарашенные случившимся, наперебой выражали ему свои соболезнования.
— Вызывать полицию, — пожал плечами Преклонский, — что же еще!
Полиция приехала быстро и, проведя необходимые действия, уехала, приказа санитарам забрать тело Наташи.
— Поедем к нам, Алексей, — сказал Павлов, когда они остались одни. — Здесь тебе не следует оставаться…
Алексей кивнул.
Он в последний раз взглянул на ту саму кровать, где совсем еще недавно эта роскошная женщина жарко обнимала его, а он сам, чего там скрывать, провел одни из самых счастливых минут в своей жизни.
Затем все было как обычно.
Приехав на квартиру Павлова, они поминули усопшую.
Алексей много выпил в тот вечер, но водка так и не взяла его, и он не спал всю ночь.
Ему все казалось, что вот, откроется дверь и к нему войдет Наташа, распространяя вокруг себя какой-то особый аромат свежести и тонких духов.
Но… она не пришла, и лишь к утру он забылся тяжелым сном…
По православному обычаю Наташу похоронили на третий день на Успенском погосте.
Это было огромное кладбище, где нашли вечный покой и первые русские поселенцы, строившие КВЖД, и последующие эмигранты.
Отпевали ее в кладбищенской Успенской церкви, и Алексей с трудом сдерживал слезы, чувствуя свою вину, которую нельзя было ни загладить, ни стереть из памяти…
Крепко поцеловав Наташу в крепко сжатые и, увы, холодные губы, Алексей негрмоко прошептал:
— Прости меня…
Потом, когда все ушли, он долго сидел у засыпаннрого цветами свежего холмика и смотрел на улыбавшуюся с фотографии Наташу.
Алексей многое видел и испытал в своей жизни, но никогда у него не было так пусто в душе, как в этот сентябрьский день.
Светило ласковое осеннее солнышко, полыхала осенней красой природа, а любившая его женщина лежала под двумя метрами земли.
И никогда она уже не увидит и не порадуется солнечному восходу…
Алексей был настолько опустошен, что нисколько не удивился, когда на выходе с кладбища к нему подошли два японских полицейских и отвезли его в полицейское управление.
Вежливый до приторности следователь не стал ходить вокруг да около, а прямо заявил Алексею, что подозревает его, если и не в убийстве, до в доведении до него.
Да и как инчае объяснить столь скоропостижную смерть совсем еще молодой и вполне самодостаточной по харбинским меркам женщины?
Еще через полчаса Алексея отвели в местную тюрьму и, выполнив необходимые формальности, отвели в камеру…
Через несколько дней в резиденции Родзаевского состоялось собрание лидеров движения.
Его повестка крутилась вокруг исконно русского вопроса «Что делать!»
Тем не мене, поговорить было о чем.
Как известно, в первый же день войны великий князь Владимир Кириллович, а по совместительству «император всея Руси», выступил с воззванием к эмиграции.
В нем он призвал поддержать вермахт в «крестовом походе за освобождение православной Руси».
Однако таковых оказалось немного, а Патриарший Местоблюститель Митпрополит Сергий благословил всех верных чад Русской Православной Церкви на подвиг по защите Отечества.
Конечно, были и такие, кто в первый же день предложил свои услуги нацистам.
Но как это не было печально для русских фашистов, таких было подавляющее меньшинство.
Все они в одно мгновение стали изгоями и нерукопожатными для всей остальной русской общины.