— Почему вы занимаетесь этим ночью? — спросил я. — Прекратите мучить себя и поспите хоть немного. Иначе читатели никогда не дождутся вашей книги о змеях Малайзии.
Он тут же вышел из себя, схватил меня за руку и потащил к двери.
— Если я захочу услышать ваши советы о своем распорядке дня, то попросту попрошу их, — ворчал он по дороге. — Доброй ночи и хорошего отдыха!
Он вытолкал меня на снег. Я надел шерстяные рукавицы и не переставал ругаться вплоть до самых Восточных ворот.
— И стоило ради этого тащиться сюда ночью в метель, — ворчал я.
Я был уже на полпути к воротам, когда встретил молодого Джорджа Фича. Джордж шел, опустив голову, мимо загона антилоп, в пальто с поднятым воротником. В руках он тащил охапку метеорологических инструментов, и я предположил, что он шел из башни нормандского вида на административном здании. Джордж был помощником смотрителя млекопитающих, но свихнулся на метеорологии.
— Я думал, это ночные посетители зоопарка, — сказал я, хватая его за руку, потому что он поскользнулся на льду.
Благодаря мне он с трудом сумел сохранить равновесие. Его вид произвел на меня странное впечатление — больше всего он походил на снеговика, собирающегося растаять. Его лицо было таким же белым, как одежда, и мне показалось, что он испугался моей шутки.
Я с тревогой уставился на него.
— Что случилось, Джордж?
Он искоса посмотрел на меня, помялся и внезапно сказал:
— Дэвид, вы бы проконсультировались с психиатром, если бы увидели в небе корабль или говорящую обезьяну?
Сначала я думал, что он шутит, потом заметил его лихорадочно блестевшие глаза. Они буквально испугали меня.
— Возможно, — сказал я. — Но сперва я бы убедился, что не стал жертвой обмана. — Внезапно я рассердился. — К чему такие вопросы, Джордж? Вы что, видели говорящую обезьяну?
Он покачал головой.
— Обезьяну я не видел. Но видел нечто более невероятное. В полночь я видел солнце. Оно еще не поднялось, но я видел, как оно сияло в вольере рептилий шесть часов назад. Я сидел в башне и глядел на другую сторону парка, когда оно вдруг засветилось — унылый красный шар с ясно видимой короной.
Я ошеломленно уставился на него. Можно, конечно, увидеть солнце, когда его диск уже спрятался за горизонт. Человеческий глаз не различает прямые и искривленные световые лучи, поэтому в сумерках он может увидеть солнце, которое на самом деле уже зашло. Более плотный слой воздуха возле Земли отклоняет солнечные лучи по широкой дуге, это называется преломлением света. Но это не означает, что вы можете видеть Солнце в полночь, когда оно вовсю светит над Китаем.
— Я всю ночь пробегал с инструментами между башней и вольером рептилий, — признался Фич.
— И что вы хотели найти? — воскликнул я.
— Не знаю. Само явление длилось секунд двадцать. Я проверял физические свойства атмосферы возле вольера рептилий. Возможно, это был своего рода мираж. — Он угрюмо взглянул мне в лицо.
— Как я и предполагал, высоко в стратосфере было несколько облачков. Возможно, они действовали как преломляющая среда, перемещая над Землей изображение Солнца.
Это было слишком неправдоподобно. Я оставил его среди сугробов, а сам зайцем поскакал к воротам.
Потом я ехал в метро через весь город, жадно впитывая тепло после сражения со снежной бурей. Я был благодарен за нормальные человеческие лица сидевших напротив пассажиров, которые действовали успокаивающе после кошмарного опыта в зоопарке. Я знал, что Каррутерс еще позвонит мне, так что это была лишь отсрочка.
Когда я добрался домой, внучка Каррутерса ждала меня на диване в гостиной и тут же устремилась в мои объятия. Вирджиния Каррутерс была всей моей жизнью. До того как я повстречал ее, я был всего лишь молодым человеком, закончившим «Веллсиэнс Тинге».
Но Вирджиния все изменила. Когда она вошла в мою жизнь, все остальное отошло на задний план. Я хотел бы купать ее в роскоши, но я был всего лишь ветеринаром с тривиальной зарплатой, и вряд ли когда-нибудь стану богатым и знаменитым.
У Вирджинии были медно-красные волосы и лицо цвета персика, и во всех других отношениях она была привлекательной девушкой. Она бросилась в мои объятия и, пока я целовал ее, начала дрожать, потому что моя кожа была такой же холодной, как выложенные на лед нарезанные огурцы.
— Дэвид, да ты совсем замерз, — воскликнула она. — Где ты был? Ты ушел и оставил парадную дверь незапертой.
— Великий Боже, — пробормотал я. — Я, наверное, так ослеп от любви, что даже не спросил, как ты вошла?
Она кивнула, выскользнула из моих объятий и свернулась клубком на диване.
— Я волнуюсь о дедушке, — сказала она. — Он уже три дня не покидает зоопарка. Час назад я звонила ему, умоляла приехать домой. Но он лишь рыкнул на меня в ответ. О, Дэвид, Дэвид, я так волнуюсь. Разве ты не можешь заставить его перестать убивать себя? Он просто не выдержит такого напряжения. Сдаст если не тело, так ум.
Я попытался успокоить ее и заверил, что сделаю все, что в моих силах. Мы вместе позавтракали, и я обещал ей, что немедленно вернусь в парк и приведу Каррутерса домой — если понадобится, то силой.