— Не прикасайтесь ко мне! — завопил он. — Я этого не выдержу. Мне восемьдесят лет. У меня больное сердце. Я солгал о своем возрасте, когда выправлял лицензию, сказал, что мне пятьдесят шесть. Но я говорю правду о призраке. Я сам слишком близок к этому. Зачем вы мучаете старика, стоящего на краю могилы?
— Ну-ну, старичок, — сказал я. — Я совсем не призрак. Вы же трогаете меня, не так ли?
— Его я тоже могу потрогать! — продолжал он вопить. — Но все равно он — призрак!
— Кто он, дедушка?
— Генри Каррутерс! Человек, с которым я плавал шестьдесят лет назад. Сперва я подумал, что это его сын. Но откуда бы сыну знать о малютке Цветок Лотоса в Китае в восьмидесятых? Или как мы хлестали пиво на черных причалах с сахарным тростником в Рио?
На мгновение его глаза засияли, и из них исчез ужас. Но затем воспоминания о далекой юности увяли, и страх снова зажегся в его глазах.
— Он мог рассказать об этом сыну, — продолжал он. — Но не во всех же мелких подробностях. Не так, как это происходило на самом деле! — Он выдернул у меня руку и снова попытался. — Уйди, призрак! Не мучай старика!
Я изменил тактику.
— Ну, ладно, пусть Каррутерс — призрак. Мы оба призраки. Но я пришел за ним, понимаете?
— Он тот же самый мальчик, с которым я когда-то плавал! — вопил Медные Пуговицы. — Тот же высокий, беззаботный паренек.
— Проведите меня к нему, — попросил я. — Если вы этого не сделаете, то я стану преследовать вас до конца жизни.
Он прекратил пятиться и ошеломленно уставился на меня.
— Мы покинем судно вместе, — пообещал я. — Так где он, дедушка?
— Призрак внизу, в кочегарке. Помните, вы обещали покинуть корабль. Вы обещали не преследовать меня…
Каррутерс лежал на куче угля, держа в каждой руке по бутылке. Жидкость в одной бутылке была черной, как уголь, в другой, напротив, светлой, румяно мерцающей в свете топки.
Он отпивал из бутылок попеременно и во всю глотку орал какую-то песню. Глаза его, налитые кровью, уставились прямо в лицо Медным Пуговицам.
— Это же Джеки Вистл! — проревел он. — Это мой старый добрый приятель, украшение Королевского флота!
В отчаянии я нагнулся и потряс его за плечо.
— Генри, посмотрите на меня. Не делайте вид, что меня не узнаете. Это же я, Дэвид.
Его глаза медленно сосредоточились на моем лице.
— Дэвид?
— Да, Генри. Ваш друг. Зоопарк, Генри. Ваша внучка Вирджиния. Неужели вы не помните?
Он отпил из бутылки и провел дрожащей рукой по лбу.
— Кажется, теперь я вспоминаю. Да-да, Дэвид. Вы были в моей жизни до того, как я стал молодым.
Медные Пуговицы воздел руки кверху.
— Пожалуйста, уходите оба. Я — старик на краю могилы…
— Мы уходим, дедушка, — сказал я и крепко схватил Каррутерса за плечо.
Его глаза снова ушли куда-то в сторону, но мне удалось поднять его на ноги.
— Держитесь на ногах, — велел я.
Увести его с судна было нелегко, но мне все же удалось это сделать. Я использовал ложь, лесть, строгость, все убеждение и всю силу, на какие только был способен. Он снова запел, когда мы вышли на палубу.
Когда я сводил его вниз по трапу, он махал в темноте одной из бутылок, по-прежнему зажатой в руке.
Я утащил его с причала и повел по улице. Он орал во все горло, когда я загружал его в такси в трех кварталах от судна.
Вирджиния почувствовала такое облегчение, увидел в вестибюле его высокую фигуру, что тут же впала в истерику. Я был даже рад этому, потому что так она не заметила произошедших в нем перемен.
Когда я повел Каррутерса в его комнату, она бросилась на диван и разрыдалась.
В комнате я сбросил Каррутерса на кровать. Он упал на нее, как куль с картошкой, и закрыл глаза. Я поднял на кровать его длинные ноги, накрыл одеялом, потом слегка приоткрыл окно, потому что батарея дышала жаром.
Когда он окончательно уснул, я незаметно подкрался к двери, отпер ее и спустился вниз по центральной лестнице. Вирджиния все еще лежала на диване, ее стройное тело содрогалось от рыданий.
Мне необходимо ей все рассказать. Этого никак нельзя избежать, потом что ей придется позаботиться о молодом человеке, спящем в комнате ее дедушки.
Я сел рядом и взял ее руку.
— Вирджиния, — начал я, — я должен сказать тебе, дорогая Вирджиния…
В ужасных, чудовищных ситуациях у женщин всегда появляются новые силы. Правда не сломила ее, как я опасался. Вирджиния продолжала спокойно сидеть возле меня, лицо ее превратилось в трагическую маску, пальцы напряглись в моей руке.
— И как ты думаешь, сколько это продлится? — неожиданно спросила она.
— Не знаю, — ответил я. — Сейчас он двадцатилетний юноша.
— И ты думаешь, он станет ребенком?
Кто-то застонал совсем рядом с нами. Я с тревогой поднял глаза. В дверном проеме стоял слуга Каррутерса Томас Крэйг, его длинное, вечно печальное лицо сейчас было серым.
— Я подслушал ваши слова, сэр, — извиняющимся тоном произнес он. — Я… я не хотел подслушивать. Но когда я увидел, как он вылезает из окна…
Я в ужасе подпрыгнул.
— Каррутерс покинул комнату?
Крэйг кивнул, в его ярких глазах плескалась паника.
— Он вылез через окно на дерево, сэр. Случилось то, чего вы боялись. Он стал мальчишкой.