ОНО

Майк огляделся. Чуть поодаль от места находки валялась перевернутая скамья. Мальчик водрузил ее на место, воткнув железные ножки в соответствующие ямки, выкопанные то ли месяц, то ли год назад. За скамейкой трава была примята; отсюда к каналу по траве уходили два следа. Трава вернулась в прежнее положение, но следы все равно просматривались отчетливо.

Затем он увидел кровь.

(вспомни птицу вспомни птицу)

Но ему вовсе не хотелось вспоминать о случае с птицей, и мальчик прогнал навязчивую мысль. «Дрались собаки. Сильная покусала слабую». Может быть, но неубедительно. В сознание вернулась мысль о птице, которую он видел на развалинах бывших заводов Китченера и которую Стэн Урис не смог найти в определителе пернатых…

«Оставь, тебя это не касается…»

Вместо того, что подсказывал здравый смысл, он пошел по следу. Пока шел — сочинил небольшую историю. Историю убийства. Очевидно, убитый был ребенком. Убит после комендантского часа. Детоубийцей. Но куда он дел тело? Ах да, конечно, подтащил к каналу и сбросил вниз. Как в фильмах Альфреда Хичкока[30].

Следы, по которым он шел, могли быть оставлены ботинками или тапочками убитого. Так предполагал мальчик.

Он вздрогнул и нерешительно оглянулся: уж слишком достоверной ему показалась собственная версия…

«…И сделал это тот самый монстр — как в комиксах, фильмах ужасов или…»

(дурном сне)

«в сказках и т.п.»

История была Майку явно не по душе. Глупость какая-то. Он попытался отбросить это и не смог. Ну и ладно, пусть остается. Все равно это глупость. Такая же, как прогулка на велосипеде по сонному городу. Отец предложит ему сегодня убрать вокруг фермы. Надо вернуться и начать заранее, иначе разгар работы придется на пик жары. Да, надо возвращаться. Именно это и надо.

— Спорим, надо? — спросил он сам себя вслух.

Но вместо того, чтобы вернуться и сесть на велосипед, покатить к дому и начать уборку, ноги сами понесли его по следу. Капель засохшей крови вокруг становилось все больше. Хотя и немного. Не так много, как на примятой траве у перевернутой скамьи.

До Майка доносилось ровное журчание воды в канале. Через секунду из тумана выплыл бетонный парапет.

Что-то еще валялось в траве. «Бог мой, сегодня поистине день находок!» — воскликнул про себя мальчик с наигранной веселостью. Вскрикнула чайка, и Майк вздрогнул, опять вспомнив птицу, так напугавшую его в прошлом.

«Что бы там ни было в траве, — мне вовсе не хочется на это смотреть». И эта мысль была, ох, какой верной, но Майк уже нагнулся, положив руки на колени… Лохмотья одежды с каплями крови.

Чайка опять закричала.

Майк оцепенело уставился на окровавленное тряпье и вспомнил в подробностях происшедшее с ним весной…

5

Ежегодно на стыке апреля и мая ферма Хэнлонов пробуждалась от зимней спячки.

Майк узнавал о приходе весны не по распускавшимся первым маминым крокусам на кухне, не по карканью ворон, приносимых детьми в школу, и даже не по открытию бейсбольного сезона «Вашингтон Сенаторс» (обычно проигрывавших с разгромным счетом), а по настойчивым просьбам отца помочь ему вытолкнуть их дряхлый грузовичок из гаража. Фасад грузовика представлял собой одну из ранних моделей «форда», но задний борт пикапа был собран из остатков двери курятника. Когда зима была не слишком холодной, им удавалось выпихнуть развалюху на проезжую часть и даже завести. Дверей в кабине не было; естественно, не было и ветровиков. Сиденье раньше было старым диваном, который Уилл Хэнлон стибрил с городской свалки. Зато ручка переключения передач весело поблескивала стеклянным набалдашником.

Они толкали грузовичок к дороге, каждый со своей стороны, и когда машина обретала подвижность, Уилл на ходу запрыгивал в нее, включал передачу и выжимал сцепление, сосредоточенно подбадривая кусок утиля: «Ну давай, родной, заводись уже!» Он отпускал сцепление, жал на акселератор, и старый «форд» начинал чихать, кашлять, плеваться, чадить, дергаться… и иногда заводился, работая вначале с перебоями… Но потом мотор вспоминал, что и он когда-то был молодым, ревел… и грузовик несся объездной дорогой к ферме Рулинов (прямая дорога была Уиллу заказана из-за сумасброда Батча — отца Генри Бауэрса; тот вполне мог прострелить Хэнлону голову из своего дробовика), затем летел в нужном направлении по параллельному проселку, громко фыркая двигателем без глушителя, подкидывая возбужденно-веселого Майка на неровном дорожном покрытии; они проезжали мимо матери, стоявшей в дверях кухни, вытирая полотенцем руки, с гримасой отвращения, которого вовсе не испытывала.