ОНО

Обычный «крафтсмен» был на месте, исчез любимый молоток отчима — «скотти», к которому пасынкам было запрещено прикасаться. «Если кто-нибудь из вас тронет этого малыша, — предупредил их с Дорси отчим, только купив молоток, — я ваши уши изрежу в лапшу». Дорси робко поинтересовался, сколько он стоит. Отчим порекомендовал ему «не выступать», объяснив лишь, что этот молоток значительно тяжелее обычного.

Но это в прошлом.

Отметки Эдди оставляли желать лучшего, поскольку со времени повторного брака матери он частенько пропускал занятия. Но мальчик был неглуп и догадывался, куда мог деться «скотти». Отчим вполне мог разобраться при помощи молотка с Дорси, а потом закопать «скотти» в огороде или просто выбросить в канал. Такие случаи бывали в комиксах ужасов, хранившихся на верхней полке книжного шкафчика Эдди.

Он прогуливался вдоль канала, маслянисто поблескивавшего в бетонных берегах. Зеркальная водная гладь отражала луну. Эдди сел, отбивая тапочками неясный мотивчик. Последние шесть недель дождей не было, и уровень воды приходился футов на девять ниже его подошв. Однако если всмотреться, он не везде был одинаковым. Бетон непосредственно над водой казался темно-коричневым. Выше он отдавал в желтизну, а там, где были тапочки Эдди, смутно белел.

Кендаскейг бесшумно и лениво нес свои воды через бетонный свод, где сидел Эдди, к деревянному пешеходному мосту между Басси-парком и средней школой Дерри. Все дерево на мосту, включая перекрытия, было изрезано именами, телефонными номерами и различного рода сентенциями. Тут были и признания в любви, и пожелания «пососать» и «вздуть» в различных вариантах; были и предложения, просто не поддававшиеся толкованию. Над одним из них Эдди безуспешно бился всю весну: «СПАСЕМ РУССКИХ ЕВРЕЕВ! СОБИРАЙТЕ ЦЕННЫЕ ВЕЩИ!» Черт его знает, что это могло означать…

Эдди не ходил ночью через Киссинг-бридж: не было нужды гулять по набережной со стороны школы. Он подумал, что поспать можно и в парке, зарывшись в листья, но сидеть на берегу еще не наскучило. Он часто сидел на берегу, размышляя. Время от времени меж деревьев сновали люди, не замечавшие Эдди; он тоже не обращал на них внимания. Мальчик, конечно, слышал на школьном дворе сальные рассказы о педиках, бродивших по парку после захода солнца, но, поскольку ему это было неинтересно, слушал вполуха. В парке царило спокойствие; Эдди считал Басси-парк отличным местом для отдыха от домашних неурядиц. Ему доставляло удовольствие бывать здесь в разгар лета, когда невысокая вода в канале звонко цокала, ударяясь о бетон, и рассыпалась брызгами, затем вновь собиравшимися воедино. Ему нравилось здесь и в конце марта — начале апреля, когда вскрывшаяся река сгоняла последний лед. Он мог часами стоять (сидеть было холодно: мерз зад) у берега в поношенной штормовке, из которой вырос еще два года назад, засунув руки в карманы и игнорируя пробиравший его озноб. Река за две недели ледохода набирала несокрушимую мощь. Эдди завороженно наблюдал, как вскипают буруны под мостом, как бурлит поток, унося палки, ветки и прочий хлам. Не однажды возникала у мальчика мысль взять с собой как-нибудь на прогулку отчима и, когда он потеряет бдительность, дать ему хорошего пинка под зад. Чтоб присоединился к уносимому течением барахлу… Тот вскрикнет и упадет, взмахнув руками, и будет барахтаться среди бурунов, безуспешно пытаясь выбраться. А Эдди встанет вот здесь, у парапета, сложит руки рупором и крикнет ему: «ЭТО ТЕБЕ ЗА ДОРСИ, ПАДАЛЬ! КОГДА ТЫ СДОХНЕШЬ, РАССКАЖИ В АДУ, ЧТО ПОСЛЕДНИМ ТЫ СЛЫШАЛ МЕНЯ, И Я С ТОБОЙ ЗА ВСЕ РАССЧИТАЛСЯ!» Конечно, это была всего лишь фантазия, рожденная долгими часами наблюдения за бегущим потоком, и…

Чья-то рука уцепилась Эдди за ногу.

Мальчик смотрел в сторону школы за каналом, безотчетно и сонно ухмыляясь, когда в очередной раз представил отчима, уносимого весенним половодьем навсегда из его жизни… Мягкая, но сильная хватка заставила его очнуться и вздрогнуть; он чуть было не потерял равновесие и не плюхнулся в канал.

«Это, наверно, один из педиков, о которых болтали ребята», — пронеслась идея, и Эдди посмотрел вниз. Рот мальчика раскрылся в беззвучном крике. Горячая струйка побежала вниз по ноге. Это был не педик.

Это был Дорси.

Его младший брат — в одежде, в которой его похоронили, — в синем блейзере и серых брючках. Только теперь на блейзере были грязные потеки, рубашка превратилась в бесформенную кучу грязно-желтых лохмотьев, а намокшие брюки липли к тонким как палки ногам. Голова Дорси безвольно болталась, будто специально вытолкнутая из туловища…

Дорси гримасничал.

— Эддииии… — прокаркал покойный брат, как мертвец из могилы в комиксах. Дорси оскалился. Зубы желтовато поблескивали. Тело корчилось и извивалось в темноте.

— Эддииии… Я пришел к тебе повидаться, Эддииии…