Он уже идет

– С бедой нужно прожить день, – повторял Аншель, – провести ночь и встретить утро. Первое волнение обязано уйти, и второе тоже. К беде, как и к счастью, привыкают, и чувство привычки превращает неодолимую гору до небес в холмик, перебраться через который вполне по силам.

– У меня нет дома книг по законам убоя, – ответил Аншель. – Возьму в бейс мидраше.

Через двое суток он уже знал наизусть правила шхиты, за три дня научился затачивать нож и к субботе принес ребецн Миндл первую зарезанную им курицу.

Чуда никто не ждал, и оно не произошло. Мгновенные исцеления бывают только в историях про хасидских цадиков. Но спустя неделю раввин пошел на поправку, а спустя три уже вел общественную молитву в синагоге. А может, у цадиков исцеления тоже занимали время, только страстные почитатели задним числом немного подправили ход событий.

Тайное стало явным. Рассказ о бульоне, превратившемся в лекарство благодаря рукам ламедвовника, моментально облетел весь Курув, и перед воротами реб Аншеля выстроилась очередь с курицами в руках. И не откажешь, и не прогонишь. У кого ребенок в горячке, у кого престарелые родители слегли. Реб Аншель работал с утра до вечера, не переставая удивляться тому, что бульон, сваренный из зарезанной им курицы, действительно помогал людям. Он удивлялся, а евреи понимающе кивали головами: все правильно, ламедвовник и есть ламедвовник.

Ребе Ошер выздоровел, однако о прежнем здоровье можно было лишь тяжело вздыхать. В таком возрасте болезни оставляют неизгладимый след. Кашель полностью не ушел, да и силы не вернулись. Врач советовал отправиться на два-три месяца в горы, отдохнуть на свежем воздухе, но раввин только отмахивался. Разве может он оставить город на такой срок?!

Реб Аншель спустя полгода тоже заболел. Затачивал нож, вспотел, не обратил внимания, что дверь открыта. Ламедвовника продуло, и он свалился с воспалением легких. Благодарные горожане тут же притащили, у кого что оставалось от лекарственных курочек: кто шейку, кто ножки, кто крылышки. А когда больной малость отошел, позвали врача.

Курувский врач, Ян Красицкий, гордился своей принадлежностью к древнему шляхетскому роду. Сам он, правда, происходил из захудавшего отростка этого могучего дерева, что вовсе не мешало ему смотреть на весь мир как на собственное поместье, а на всех людей – как на своих холопов.

Пан Красицкий закончил Ягеллонский университет и был единственным дипломированным врачом на все воеводство. Несмотря на высоко задранный нос, свое дело он любил и неплохо в нем разбирался. Вот только брал за услуги непомерно дорого и поэтому считался врачом для богатых. Простые горожане бегали ко всякого рода знахарям и бабкам, предлагавшим для излечения от зубной боли, рези в желудке и простуды народные средства, часто помогавшие не хуже микстур доктора Красицкого.

– Нужен свежий воздух для укрепления легких, – авторитетно заявил пан доктор. – Запах соснового бора – лучшая микстура в мире!

Тогда многие болезни объясняли плохим воздухом. По правде говоря, воздух в Куруве был еще тот. Воняло, несло, гнило, нечистоты можно было встретить в самом неожиданном месте. Зимой действовало разрешение выбрасывать дерьмо на мостовую, все равно дождем смоет. Но случались месяцы, когда дожди не шли…

Брайна продала серебряные подсвечники и собрала реб Аншеля в Крыницу. Ни она сама, ни Блума поехать вместе с ним не могли – денег еле хватило на одного человека. Выбрали надежного балагулу и, хоть Аншель вполне пришел в себя и мог позаботиться о своих нуждах самостоятельно, на всякий случай отрядили сопровождающего. Ему дали письмо с адресом религиозной еврейской семьи, содержавшей небольшой пансион, и точные указания, как ухаживать за больным во время поездки.

Путь предстоял неблизкий, Блума плакала так, словно прощалась с отцом навсегда.

– Немедленно прекрати, – урезонивала ее мать, – не дай Бог накликаешь.

Блума пыталась остановиться, но рыдания сами собой рвались из горла, а слезы струились по щекам.

Стояла сушь. Жаркий ветер нес пыль. Вода в светлых речках Галиции потемнела. Придорожные ветлы беспокойно шумели, ветер трепал их кроны, осыпая сухим песком листья.

Предчувствия не обманули. По дороге сопровождающий куда-то пропал вместе с письмом и адресом, а реб Аншелю от поездки стало хуже. На въезде в Крыницу, когда дорога наконец перестала взбираться в гору и ровно заструилась между стенами стоящего вдоль обочин леса, он был почти в бреду. Высокие звезды холодно мигали с небес, полный месяц заливал горы ярким, мертвенным светом.

– Куда везти? – спросил возница, но реб Аншель не ответил. – Так куда едем-то? – повторил вопрос возница, однако пассажир продолжал сидеть с отсутствующим выражением лица, то ли не услышав вопроса, то ли вообще не понимая, о чем идет речь.