Он уже идет

– Не знаю, не знаю, – задумчиво произнес Юзеф, наполняя стакан. – Главное, чтоб без мертвяков. Иначе поднимется шум на весь мир – и жидки, которым ты предложишь товар, сразу заподозрят неладное. Ты уж объясни своим дружкам: или святая месть, или заработок.

Янек залпом осушил стакан, сморщился, занюхал горбушкой черного хлеба и, переведя дыхание, спросил:

– А то и другое не получится?

– Нет, – отрезал шинкарь. – Опыт моей жизни учит: святость и заработок рука об руку не ходят.

– Ладно, объясню, – ответил Янек, снова поднимая стакан.

Из шинка он выходил изрядно шатаясь и в сенях наткнулся на доносчика Гецла. Тот стоял там уже с полчаса, подслушивая через щель в прикрытой двери разговор между шинкарем и водовозом.

– А, жидяра, – Янек хотел ударить доносчика, но не смог попасть, Гецл с ловкостью змеи скользнул в сторону. Янек снова замахнулся – и снова не попал.

– Ладно, живи пока, – буркнул он и поплелся домой. Там его ожидала изрядная выволочка от жены и пара оплеух на сон грядущий. Но ничего этого он пока не знал и поэтому брел, радостно улыбаясь, предвкушая сладость утех на супружеском ложе.

Гецл неслучайно оказался в сенях. Он постоянно захаживал в шинок, усаживался в самый темный угол, брал стакан чая и слушал во все уши. Не все подслушанное годилось для пана Анджея, но часто пьяные языки выкладывали очень полезные сведения.

Из шинка Гецл трусцой понесся в сторону поместья. Ни темнота, ни холод не были ему помехой, ведь пан за известие о готовящемся погроме в его владениях, несомненно, отблагодарит, и отблагодарит щедро.

Сидя у зажженного камина, пан Анджей наслаждался трубкой и водкой, настоянной на вишне. Водку специально для пана гнал на винокуренном заводике реб Гейче, прилагая для этого все умение своих мастеров. Напиток получался крепкий, душистый и хорошо очищенный, пить его можно было в больших количествах, не опасаясь похмелья и головной боли. А чем еще коротать скуку долгих осенних вечеров, когда дождь стучит по крыше и ветер завывает в печных трубах?

Гецл получил свой золотой и поспешил удалиться, а пан Анджей еще несколько минут сидел, покручивая ус. Больше всего на свете он не любил своеволия, когда дело поворачивалось не так, как он себе представлял. Евреи Курува были для пана источником неплохого дохода, и вот какие-то пьяные холопы решили заработать на них вместо него. Не бывать тому!

Пан Анджей вызвал к себе атамана своих гайдуков и дал ему четкие указания, что делать завтра утром. Потом выпил еще рюмку вишневки, пригладил усы, подошел к двери в будуар жены и осторожно постучал.

– Эмилия, сердце мое, – хриплым голосом произнес пан. – Я бы хотел с тобой кое-что обсудить.

Эмилия криво усмехнулась. Она хорошо знала, что желает обсудить ее муж. Обсуждал он всегда одно и то же, и это обсуждение вело прямо в постель. Но деваться было некуда, и, устало прикрыв глаза, она ответила:

– В чем же дело, дорогой? Заходи, поговорим.

Дверь заскрипела, отворяясь, и пани Эмилия, тяжело вздохнув, приготовилась нести груз супружеского долга.

Ненастная ночь сменилась холодным, туманным рассветом. Из полутора десятков погромщиков встали и пришли к месту сбора всего шесть человек. Но зато настроены они были весьма решительно. Янек взял дубинку, другой погромщик захватил топор, третий – тяжелый молот, четвертый – мотыгу, пятый – кусок колодезной цепи. Шестой, рыжий крестьянин, пришел с пустыми руками, но заправлял всем.

– Встанем за калиткой во двор синагоги, – распорядился он. – Трое будут заваливать каждого входящего, двое – оттаскивать тело за угол. Я стану собирать добычу.

– Почему ты? – вскинулся Янек.

– Потому что к моим рукам ничего не прилипнет, – веско произнес крестьянин, и ему почему-то сразу поверили.

Погромщики заняли свои места. Рассветный туман стекал с покатой кровли синагоги и клубами стелился по земле. Наконец за калиткой послышались шаги, Янек занес над головой дубинку и приготовился.

Калитка с треском отворилась, и во двор синагоги вместо евреев ворвались два гайдука.

– Это что еще такое? – взревел атаман, увидев поднятую дубинку. Свистнула плеть, и Янек, уронив оружие, схватился за ногу. В конец плети были вплетены куски свинца, атаман на спор ломал одним ее ударом толстые ветки деревьев.

– Пан Анджей велел немедленно разойтись, – презрительно кривя губы, произнес атаман. – Чтоб через минуту духа вашего тут не было.

Он красноречиво положил руку на рукоять сабли и гаркнул:

– Пошли вон!

Погромщики сдулись, словно проколотый рыбий пузырь. Одно дело – лупить безропотных и беззащитных жидков, и совсем другое – вступать в драку с вооруженными гайдуками. Они ведь не знают ни меры, ни укорота, могут запросто зарубить человека, и никто им ничего не сделает. Один за другим погромщики потянулись в калитку, а атаман добавил им вслед:

– Кто жида тронет, без яиц останется. Пан Анджей сказал. Он сказал, а я сделаю. Ну, бегом отсюда.

Неудачливые погромщики припустили рысцой и пропали в тумане. Гайдуки вернулись в поместье, а рыжий крестьянин исчез, словно никогда его и не было.