Он уже идет

Удерживая обеими руками шапку, габай добрался до площади перед костелом. Паперть была пуста, непогода разогнала и дающих, и просящих. Возвращаться сюда в другой раз габай не захотел, осторожно выудил из кармана золотую монету и опустил ее в кружку для подаяний, прикрепленную на двери.

Пожар в костеле начался ночью. Если бы не дождливая погода, пропитавшая влагой толстую входную дверь, католики Курува остались бы без храма. Но огонь с трудом пожирал мокрую древесину, сначала высушивая слой и лишь потом запуская в него огненные пальцы. Когда дверь наконец вспыхнула и жарко запылала, рассыпая во все стороны искры, уже наступило утро. Староста, приходивший раньше всех, издалека заметил пожар, забил тревогу, и набежавшие добрые католики общими усилиями погасили пожар.

Внутрь костела пламя не успело забраться, и ущерб ограничился лишь входной дверью. Впрочем, слово «лишь» тут не совсем уместно. Двустворчатые врата четырехметровой высоты, богато украшенные орнаментом из меди, с массивными бронзовыми рукоятками, полностью пришли в негодность. О расплавившейся кружке для пожертвований, прикрепленной к правой створке, никто даже не вспомнил.

Умы занимало другое – кому понадобилось поджечь храм? Сама по себе дубовая дверь загореться не могла, и случайного огонька тоже было явно недостаточно, тут требовались длительные целенаправленные усилия. Речь, несомненно, шла о злом умысле.

– Это они, – сразу заявил водовоз Янек. С трудом зарабатываемых денег ему едва хватало на шинок, за что он частенько бывал бит крутой на расправу супругой. Обида на несправедливое устройство жизни и горечь от того, что кому-то достается в ней кусок пожирнее, не давали Янеку покоя ни днем ни ночью.

– Жиды, больше некому, – решительно объявил он.

– А зачем им костел поджигать? – удивился кто-то, но Янек скорчил такую рожу, словно сломал зуб, укусив попавший в хлеб камешек. – Святая простота! – вскричал он. – Они Бога нашего презирают, а веру ненавидят. Что католику горечь – жиду мед. Неужто мы оставим безнаказанным этакое злодейство?!

И рассыпался мелкий, торопливый разговор, состоящий из возмущенных выкриков, гневных реплик и призывов к мести. Но день с его заботами властно требовал свое, и почти все добрые католики, помогавшие тушить пожар, разошлись по делам. Спустя полчаса перед папертью осталась кучка самых заядлых крикунов, у каждого из которых был свой неоплаченный счет к миру.

Больше всех кипятился рыжий крестьянин в новом кафтане, начищенных сапогах и залихватски сдвинутой набок шапке. Рыжая, с полосами благородной проседи борода была аккуратно расчесана, щеки покрывали мелкие рыжие веснушки, такие же были на кистях рук с длинными пальцами. Он требовал не просто мести, а мести кровавой, такой, чтобы боль о ней навсегда врубилась в память христопродавцев.

Другие были настроены не столь категорично, поэтому договорились о встрече вечером в шинке, дабы в нем решить, как быть дальше. Святая месть святой местью, но правильно и справедливо начать хорошее дело с доброй чарки.

Доброй чаркой дело не ограничилось – повторили, утроили и хотели упятерить, но шинкарь Юзеф, зная свою клиентуру, потребовал сначала расплатиться за выпитое. Деньги с трудом собрали, большую часть выложил рыжий горлопан, и, поскольку водки больше не было, начали строить планы мести.

Особых предложений ни у кого не оказалось, и тогда рыжий крестьянин предложил не заморачиваться, а сделать по-простому: подкараулить жидов рано утром у синагоги и мочить по одному, да так, чтобы зубы летели.

– Их черные коробочки и полосатые накидки, – воскликнул Янек, – немалых денег стоят. Отберем, пошлем человека в Люблин или Краков, пусть продаст тамошним жидам, а денежки честно разделим.

В его голове моментально возник план, как он вызовется провернуть эту операцию: продаст задорого, а скажет, что получилось задешево, и большую часть денег оставит себе.

На том и порешив, повалили из шинка веселой гурьбой, предвкушая завтрашнюю забаву. Завернув за угол, Янек переждал, пока стихнут голоса товарищей, и вернулся в шинок.

– Налей-ка стаканчик, – велел он Юзефу.

– В долг больше не дам, – отрезал шинкарь.

– Наливай, наливай, – развалясь на скамье, бросил Янек. – Скоро у меня будет достаточно денег, чтобы купить тебя вместе с шинком.

Он, конечно, малость приврал, но Юзефа можно было убедить только впечатляющей картинкой.

– Что теперь? – недоверчиво спросил шинкарь. – Про твое быстрое обогащение ты мне уже рассказывал. И в прошлом месяце, и в позапрошлом, и год назад. Почему я должен тебе верить?

– На сей раз – верняк! – важно произнес Янек и расписал перед шинкарем картину завтрашней мести, намекнув, что продавать трофеи он возьмется сам. – Как, по-твоему, сколько можно заработать на этих коробочках и накидках? – спросил он в завершение рассказа и многозначительно постучал по столу пустым стаканом.