Он уже идет

К этим мыслям, к столь острой боли за напрасно уходящие дни Копл пришел не сразу. Начало своей жизни он провел подобно другим еврейским юношам, начиная с бар-мицвы засунув шею в хомут строгого исполнения заповедей. Женили его в семнадцать, Копл одним ударом ноги раздавил стеклянный стакан, память о разрушении Храма, и вступил во владение застенчивой юницей Фаней.

Они были знакомы с самого детства, брат будущей жены сидел с ним на одной скамейке в хейдере и вместе листал затертые страницы потрепанных книг. Случалось, Копл таскал за косы настырную девчонку, мешавшую их мальчишеским играм, а то и давал леща, чтоб уже отстала. И Фанька отставала, убегая домой с возмущенным воем, размазывая слезы по чумазым щечкам.

Незаметно и быстро девчушка превратилась в миловидную девушку, за которой родители давали неплохое приданое. Ее противный характер тоже сильно переменился, узнать в краснеющей от прямого взгляда Фане настырную проказницу было просто невозможно. Поэтому дело сладили быстро, как принято в семьях, следующих пути Завета. Первые три года тесть обещал полностью содержать молодую семью, и Копл продолжил ходить в ешиву, разбирая важные и сложные вопросы, связанные с «яйцом, снесенным в день субботний».

Казалось, он и дальше будет вышагивать по стезе, протоптанной поколениями его благочестивых предков, то и дело поправляя ярмо и жалуясь после второй рюмки на то, как тяжело быть евреем. Однако нет, лодка кренилась все больше и больше, пока не опрокинулась окончательно.

Первые признаки недовольства появились у Копла еще в ешиве. Сказать по чести, ему обрыдло заниматься проблемами бодливого быка и найденного талеса. Жизнь вокруг скворчала, словно яичница на раскаленной сковородке, а он вместо того, чтобы хлебать ее полной ложкой, занимался собиранием сухих крошек.

Ешиботная похлебка подступила Коплу под самое горло, мысль о том, что до конца дней придется разбирать сухие истины из пропахших прелью книг, портила всю радость бытия. Даже поцелуи Фани стали казаться ему горькими.

Добили Копла уроки по хасидизму. Брошюры с толкованиями, напечатанные на плохой бумаге пачкающей пальцы краской, учили, будто божественная душа в теле еврея непрерывно борется с животной. И вот эта самая борьба и есть смысл его существования. От каждой маленькой победы на Небесах слетаются тысячи ангелов и радостно трубят в серебряные трубы, а от каждой уступки злому началу другие тысячи ангелов разрывают одежды и в трауре усаживаются на пол перед Престолом Славы.

«Зачем мне эта борьба? – не мог понять Копл. – Я хочу спокойной, тихой жизни под своей смоковницей и возле горшка с мясом».

– Фаня, – сказал он жене как-то вечером, когда та, утомленная супружеским вниманием, млела, положив голову на грудь Копла. – Фаня, я хочу оставить учение и пуститься на поиски заработка. Сколько можно сидеть на шее у твоего отца? Давай купим домик и начнем жить отдельно.

Злое начало всегда украшает свою работу кружевами благородства. Копл пал первой его жертвой, второй пала Фаня.

– Как хочешь, милый, – пробормотала она. – Я всегда за тобой. Куда иголка, туда и нитка.

Зажить своим домом Копл хотел для того, чтобы никто не мешал ему потихоньку отодвигать в сторону одну заповедь за другой. На глазах у тестя и в особенности под ястребиным взором тещи каждое отклонение от строгих предписаний приводило бы к бесконечным разговорам и пересудам: да почему, да как, да с какой стати. Закрыв за собой дверь в свой собственный дом, он мог делать все что хотел. Или почти все, ведь Фаня хоть и попискивала изумленно, но все-таки следовала за иголкой.

Эх, ей бы упереться, сказать нет или хотя бы попытаться сказать нет – и вся ее жизнь сложилась бы по-другому. Но бывает, а вернее, почти всегда бывает именно так: не чувствует человек своей судьбы, не понимает важности минуты и делает необдуманно первый шаг в сторону пропасти.

Итак, решение было принято. Оставалось лишь сообразить, как зарабатывать деньги. Хотя, если говорить откровенно, Копл давно знал, чем займется, и даже успел разузнать, что, где и почем на облюбованном им поле деятельности.

Уже несколько лет не давала покоя одна та же картина, увиденная посреди Гжибовской площади Варшавы. Хорошо одетые паны сидят, удобно устроившись в плетеных креслах за столиками роскошного кафе на центральной площади, и читают газеты. Подобную картину, правда не в таких масштабах, Коплу довелось наблюдать и на Широкой, главной улице еврейского района Кузмир[6] в Кракове.

Курув не Варшава, не Краков и даже не Люблин, но охотников почитать газеты можно отыскать и тут. Главное – поставить дело правильно. Копл хорошо помнил юрких мальчишек-разносчиков, потрясающих над головой газетами и безжалостно горланящих главные новости. Разумеется, он так кричать не станет и бегать не будет, но, если покупатель любит не ходить за газетой, а чтобы та приходила к нему, Копл готов был стать ногами для “Gazeta Warszawska” и “Monitor”.