Он летает под аплодисменты

Поскольку на гонорар слезливый директор театра Алексей Никитич не поскупился, были взяты уроки пилотирования. Насупленный юноша в кожаном шлеме объяснял про штурвал, про линию горизонта, тремор крыльев и биенье моторного сердца и стрелочек на приборной панели. Через неделю Басби уже летал один. Ему казалось, что самолетик, с которым он ощущал себя единым целым, – это громадный язык, который слизывает то сиреневую хвойную поросль гор, то блистающее море, то сахарные кубики ялтинских домов. Получив еще несколько уроков, он научился делать довольно рискованные пируэты и наконец понял, что пленило его на самом деле. Конечно, это барахтанье в воздухе суть продолжение искрометных полетов малыша Визга вдоль сцены – и поперек. Папаша Визг придумал мальчонке отличный номер, когда тот едва до горшка доставал, как говорили папашины дружки – Кривой Пупс, клоун, и гример Леха Беспечный. Летающая подушка. Точнее – Малютка, летающий на Подушке. Папаша сконструировал плетеную сетку из прочной тесьмы и замаскировал ее наволочкой и пухом. Пацан выходил на сцену, таща за собой подушку и одеяло. Потом выскакивала мамаша и укладывала его спать, пела колыбельную, а как только на сцене гас свет, малыш вскакивал – шлеп! – давал тумака своей подушке и вдруг подскакивал вверх. Бумс! – и подлетал еще выше. Зал охал, а малютка входил в раж и скакал, как заяц, – на два метра, на три, на пять. Невидимая сетка пружинила и подкидывала его все выше и выше. Для пущей важности из-под подушки начинали лететь перья. В этот момент на сцене снова появлялась разъяренная мамаша и пыталась поймать неуемное дитя простыней. А иной раз летучего малыша Визга выносило со сцены в зал – однажды он чуть не расквасил нос о деревянный стул, на котором раскачивался верзила, подтрунивавший над мамулей Визг. А точнее – над ее любимыми серебряными Пукающими каблуками. Поднялся гвалт, драка перекинулась на сцену, и обидчика в конце концов выдворили из зала. Как ни странно, малыш Басби всегда отделывался легким удивлением – трюк со швырянием сынишки старший Визг проделывал с тех пор, как малютке исполнилось года три. И мускулы Басби с младенчества обрели удивительную мобильность – он шлепался, вляпывался, врезался, рушился, в сущности, без последствий: даже синяки редко появлялись.

Наклоняя крыло серебристого «Велимира Хлебникова» и скользя над верхушками изумрудных гор, он вспомнил свой самый знаменитый полет. Это было в те времена, когда папаша Визг придумал для подросшего сынишки еще одно приспособление – трапецию, которая крепилась на специальной штанге над сценой или на крючке под люстрой. Усевшись на обтянутый тканью деревянный треугольник, привязанный к корабельному канату, «малютка-снаряд» путешествовал над зрительным залом, то одаривая малышню яблоками, то срывая шляпки с модниц – и возвращая их на обратном пути. Шелковая блузочка его трепетала, как парус, а ярко-рыжие башмаки прямо в воздухе выделывали танцевальные па. Красота! И вот в каком-то новеньком театре – то ли над Уральскими горами, то ли над Кавказскими – летел он над зрительным залом, засмотрелся на пухлые вишни, украшавшие одну из нарядных шляпок, прицелился плюнуть в сверкающую лысину рядом и… вдруг к нему стремительно стала приближаться курносая физиономия гипсового ангелочка, что ухмылялся с лепнины балкона первого яруса. Носы двух ангелочков столкнулись и, ухватившись за гипсовые уши, малыш Басби повис, размахивая ногами в тех самых начищенных штиблетах. Мамаша Визг в тот день чуть не оставила сцену и долго не могла простить папаше Визгу замаха, с которым тот запустил малыша в полет. Вранье про то, что трюк был отрепетирован, вызвал у нее приступ рыданий, в котором участвовали и ее собственные слезы, и брызги из резиновых пипеток, вшитых в «плечики» платья: старина Визг крепко обнял жену и случайно нажал на пипетки. Их брак оказался на волоске.