Олег Борисов

«Дьявол с Богом борется, а поле битвы — сердца человеческие», — сказал Достоевский. «Я это каждую минуту чувствую, — из дневника Борисова. — Кроме тех минут, когда я в семье. Жена, сын и собака эту битву отводят». «Он много рассказывал о своем отношении к жене, к сыну. И было абсолютно понятно, что это огромная часть его жизни. И в любые драматические ситуации рядом с ним были его верная супруга и сын, которых он очень любил», — говорит актриса Марина Зудина, сыгравшая с Борисовым в фильме «По главной улице с оркестром». Борисов по возможности старался ограждать себя от негативного влияния.

«Мы с Юрочкой, — говорила мне Алла Романовна, — от всего негативного старались его отвлечь. Дом и семья были его крепостью. Когда открывала дверь, он всегда улыбался. И все, его раздражавшее, оставлял там, за порогом». Дома, куда он, безмерно любивший жену и сына, всегда спешил, Олег Иванович растворялся, расслаблялся среди своих. Говорил: «Если мне и удалось чего-то достичь, то только благодаря семье. В самые трудные минуты я выстоял и выжил благодаря семье».

Для всех остальных он оставался закрытым, недоступным, застегнутым на все пуговицы, особенным, отдельным человеком, не вписывавшимся даже в неровный актерский строй. Словом, — чужаком. Борисов, сталкиваясь с несправедливостью, не жаловался и не возмущался, но все больше замыкался в себе. «Дом наш, — говорил Юрий Борисов, — был всегда очень хлебосольный — к нам ходили. Но все друзья были в раннем, среднем периоде… Он был очень верным человеком и очень болезненно переживал предательства». Окружал себя невидимым пространством, вовнутрь которого мало кого пускал. Стеклянный куб, в который можно было постучаться, но — не войти. Никому. За редким исключением.

Отсутствие Борисова в беспрестанных тусовках, привычных для киношно-театральной среды, это не принципиальное в них неучастие, вовсе не свидетельство стремления к одиночеству, это скорее высокая оценка своего времени, свободы, когда он может принадлежать только себе и своим близким. Реальность собственного существования, которую Андрей Караулов применительно к Борисову называет «более значимой», нежели все остальное, Олег Иванович никогда не ставил выше всего остального, скажем, реальности существования семьи и работы. Да, он внутри семьи и работы, которые — важная и значительная часть его собственного существования, однако оно лишено, при наличии абсолютной внутренней свободы, даже элементов самоизображения и самолюбования — качеств, присущих агрессивному одиночеству.

Идеальный семьянин — любящий отец и муж — Олег использовал любую временную возможность, паузу, даже если у него выкраивалось полдня, для того, чтобы попасть домой. Отдохнуть, повидаться с Аллой и Юрой. Звонил отовсюду, где только видел телефон. Домой или Алле на работу. Борисов был абсолютно домашним, удивительно преданным семье человеком. Домой приходил как в крепость — будто прятался в ней, попадая в свою обитель. «Я, — говорит Алла Романовна, — понимаю, почему он так любил свой дом. У него этого не было в детстве — война, эвакуация и очень тяжелый труд». Алла всегда была рядом. Умела быть незаметной, не мешать. Дома были вместе, но у каждого — своя территория. Олег Иванович сидел обычно в кресле, только макушка видна: и читал, и готовился к роли. Юра — весь в музыке и книгах. У отца с сыном были удивительные отношения. Еще совсем ребенком Борисов-младший стал помощником Олега Ивановича.

Евгений Каменькович, друживший с Юрием Борисовым с киевского детства, говорит: «Самое главное — и это, наверное, счастье, — что у отца был такой сын, что они говорили на одном языке. Говорили они какими-то обрывками фраз, было непонятно, про что они говорят, а они друг друга понимали моментально».

«Когда-то в Киеве, — говорил Олег Иванович, — сам того не ведая, приобрел золото. Наверное, и ездил в Киев на долгие тринадцать лет за тем, чтобы найти этот клад. Пути Господни неисповедимы! Говорю своей жене: „Если когда-нибудь мне доведется сыграть ‘Старосветских помещиков’, роль Афанасия Ивановича посвящу тебе“. Она смеется, моя Пульхерия Ивановна: „А я только жизнь свою могу посвятить, что еще?“

Во многом мы не похожи на гоголевских Филемона и Бавкиду. К примеру, не говорим друг другу „вы“. Эти помещики детишек не имели, а у нас — сын замечательный. Частенько пар выпускаю без всякой надобности — не в пример Афанасию Ивановичу. Если на замечание его супруги: „Это вы продавили стул?“ — он отвечал покорно: „Ничего, не сердитесь, Пульхерия Ивановна: это я“, то у меня могут сдать нервы, я фыркну, а потом весь вечер не буду находить себе места и думать, как бы все исправить. Такой уж характер — вспыльчивый, мерзкий. Но к старости — к возрасту Афанасия Ивановича — может, и угомонюсь».