Октябрь, который ноябрь

— Бу-б! — злобно сказал Гаолян — голова под защитной образиной уже жутко чесалась.

Без ящика тащить бомбы оказалось еще поганее. Прижимаешь к фартуку на животе увесистую чушку, кажется что из нее отрава так и сочиться. Гаолян передал дьявольский снаряд запрыгнувшему в кузов Льву, инженер осторожно опустил бомбу в гнездо основательно сколоченного ящика.

— Бу? — озираясь, спросил Гаолян.

Напарник лишь махнул рукой в широкой ласте-руковице — водителя действительно нигде не было. Удрал поганец.

Еще ящик, бомбы «в розницу», снова ящик… Чесалось везде: прям от усов, до самых до… Гаолян понимал, что это от нервов, но кожу прямо таки разъедало, да и дыхание сбивалось, как у чахоточного.

Андрей-Лев глухо кряхтел, надвигая на бомбовые ящики сосновый гроб. Спрыгнул с машины, боевики отошли подальше, содрали с себя душные маски.

— Вот, его… — выругался инженер. — Лучше бы что-то боевое из Центра дали. Я бы сейчас кого-нибудь застрелил.

— Еще бы, — согласился Гаолян. — Шофер-то сгинул?

— Сгинул. За штурвал-то я сяду, водить приходилось. Но заведется ли…

В туманной тьме у стены ангара вдруг заговорили на повышенных тонах.

…- На каком основании, Медведчук?! Вы каптенармус или откровенный вор? На каком основания, я спрашиваю?!

— Так а я что? Требование предъявили, печать есть…

Гаолян подхватил фонарь, двинулся на ругань.

Высокий человек кожаной тужурке без погон, но в офицерской фуражке, ухватил за грудки хозяина склада и тряс того как толстоствольную грушу — с головы унтера свалилась папаха.

— Пусти человека, — предупредил Гаолян. — Не старые времена, чтоб душу вытряхивать.

— А вы кто, любезный?! — рявкнул офицер. — Представьтесь по форме! Документы!

— Уполномоченный ВРК. Документы на получение переданы, — спокойно сказал Гаолян. — Все по форме: приказ, требование, пропуск на вывоз…

— От вашей Военно-Революционной Конуры приказ?! Совсем обнаглели?! На кой черт вам бомбы с газами? Вы вообще в своем уме?!

— Не шумите, — поморщился Гаолян. — Со штабом округа договорено. Для безопасности вывозим. Вам спокойнее, нам спокойнее, всем спокойнее.

— Это кому спокойнее?! — гадюкой зашипел офицер. — Вы что с бомбами учудите? Ты вообще кто такой?!

— Вот, боже ты мой, какой вы нервный, ваше бывшее высокоблагородие, — вздохнул Гаолян. — Еще и «тыкаете». Нехорошо. Щас предъявлю документы, все имеем. Как говориться, исчерпывающе. Свет придержите, сделайте милость…

Офицер взял фонарь и злобно сказал:

— Никаким бумажкам не поверю, пока из штаба округа не позвонят и не пришлют приказ по команде.

— Я уж понял. Воля ваша, мы не особо торопимся, — заверил Гаолян, шаря за пазухой. — Вот ордер, извольте глянуть. Дык, пропуск еще был, да…

Офицер взял ордер, развернул под фонарем. Гаолян без особой спешки выдернул из-за пазухи браунинг, уткнул теплый ствол в кожаный бок офицера и дважды нажал спуск…

Выстрелы прозвучали глухо. Отпрянувший было офицер безмолвно сложился в коленях, повалился. Фонарь Гаолян подхватить не успел, пришлось поднимать с земли.

В колеблющемся пламени керосиновой «летучей мыши» качалось бледное лицо складского каптенармуса — тот пятился. Забормотал:

— Ты это… Мы так не уславливались. Это ж полковник Улянин… Шуму будет…

— Времена такие. Шумные. Не трясись. Я же его хлопнул, не ты.

Широкое лицо каптенармуса исказилось:

— Дура ты! Теперь так возьмутся, что не выскользнешь. Эх, связался я. Да пять тыщ нынче вообще не деньги!

— Отчего не деньги? Вполне даже деньги. Сбрешешь что-нибудь. Мы поедем, а ты придумай пока, — Гаолян протянул фонарь.

— Да пошел ты, — унтер отшатнулся, попятился.

Гаолян подождал, пока перепуганный каптенармус повернется и выстрелил ему в затылок.

Из темноты выступил Андрей-Лев с браунингом в руке:

— Опять, а, Кондратьич?

— Да разве я хотел? — Гаолян сплюнул. — Один за грудки ухватить норовит, другой вообще продажный, того и гляди шум поднимет. Ладно, заведемся или как?

Яростно дергал рукоять стартера Гаолян, во тьме слышались встревоженные голоса — не особо прытко, но просыпались остатки Воздухоплавательной школы. Наконец, мотор взревел, боевик поспешно заковылял к кабине.

— Сейчас нам дадут, — пробормотал Андрей-Лев, пригибаясь к баранке.

— Рули! — Гаолян вскинул себя на сиденье.

…Вслед стреляли, но жиденько. Грузовик неуклюже зацепил полосатый столб у ворот, в кузове загремели гробы. Гаолян с ужасом подумал о бомбах, но «Рено» уже выправился, катил по дороге ровно.

— Сейчас они за аппарат и телефонировать начнут, — предположил Андрей-Лев.

— Мы быстрее доедем, чем сообразят, — пробормотал Гаолян.

Инженер кивнул. Оба понимали, что особо гнать незачем. Вон — двое заспешили, засуетились, теперь лежат, не дышат. Смерть — баба свойская, жаждущим отказывает не часто. Но никакой радости свиданье с ней не доставляет, пусть ты и сам ее каждый день окликаешь.

— Плохо, Филимон Кондратьич, — сказал Андрей-Лев. — Явно не туда мы заехали. Я не про дорогу.

— Да понятно. Слушай, я до завтра ждать не стану. Все равно в Смольный едем. Найду кого из Центра, спрошу напрямую. К хренам ту конспирацию.