Октябрь, который ноябрь

— О, вот она душевная, добросердечная благородная Светлоледя! Не то, что убогое жадливое земноводное. Я когда ходила, презентовала два яйца и печеньку. Больше у нас ничего детского на данный момент нет.

— Молодец, это правильно.

— Вот у вас язык изощренный. Я не «молодец», и даже не «молодица», а приличный практически цивилизованный профессор. А Лизино дите моих студентов напоминает: тоже зеленоватое. Только мои от большого ума и приморского здоровья, а здешняя девчонка наоборот. Разве это жизнь для малой девки? Вот как тут революцию не делать, а?!

— Не разоряйся, революция все равно будет. Только нам бы какую-нибудь поспокойнее революцию, без избытка пулеметов. Давай не отвлекаться. Дальше по плану?

Оборотень запила легкий обед из носика заварочного чайника и поведала:

— По плану-то по плану, но давай его упростим. Если допустим, просто пристукнуть императора, все само пойдет. Похороны, отпевания, иные мероприятия, заодно и широкая амнистия. И никого не надо уговаривать!

— Хороший план, — Катрин встала из-за кривоватого стола. — Но уж слишком упрощенный. Давай подойдем к делу творчески и никого убивать не будем.

— Опять не убивать? — заворчала оборотень. — Эстетка ты. Извращенная причем!

— Мне уже говорили…

Апрель 1887 года

30 лет до дня Х. Гатчина

Весенние сумерки в конце апреля печальны и волшебны. Потолки и лестницы плавают в легких тенях, статуи и лики портретов оживают. Естественно в иные, многолюдные дни торжеств и праздников, все во дворце совершенно иначе, но император шума и сборищ избегал, предпочитая общество жены и близких.

Доносился легкий шум и звон серебра — накрывали к ужину. Александр в легкой меланхолии спускался по лестнице, мыслями воспаряя к охоте в далекой Беловежской пуще и к близкому лафитнику с горькой. Оттого и фигуру, стоящую на лестнице заметил не сразу. Слегка поморщился — кто-то из военных, придется заговорить о Балканах. Всмотрелся и замер.

Отец?!

Александр II Освободитель снизу строго смотрел на сына и наследника. Стройный и подтянутый, в темном мундире со сверкающими аксельбантами и пышными эполетами — словно сошедший со знаменитого портрета.

Призрак?! Галлюцинация?! Или время повернуло вспять?

— Папа, это вы? — в смятении прошептал Александр Миротворец.

Александр Освободитель раздраженно махнул рукой, шагнул к настенному зеркалу, дохнул на стекло и размашисто начертал несколько слов по затуманившейся поверхности. Резко повернулся, совершенно не свойственной ему мельчащей походкой сбежал вниз. Отчетливо скрипнула дверь…

Александр III тяжело спустился по ступеням — ноги стали ватными. Слабость не удивительна — такое яркое и отчетливое видение. К чему это?! К чему?!

Надпись на зеркальной поверхности уже меркла, таяла на глазах. «Пусть живут!» — гласили печатные буквы. Почерк абсолютно не походил на почерк отца. Уже не говоря о том, что Александр Николаевич определенно бы не опустил букву «ерЪ». Александр Александрович дотронулся до зеркала с пропадающими буквами — над поверхностью витал едва заметный запах банного веника. Неужели розыгрыш?! Но кто дерзнул?!

Император сбежал по ступенькам — дверь внизу одна, за ней длинный коридор, шутнику некуда деться. Но как похож, боже, как похож!

Александр III рванул двери, ожидая увидеть спину убегающего остроумца. Спины не было, зато император чуть не сшиб невысокую пухленькую служанку с ведром и шваброй.

— Ой! — пискнула конопатая особа, роняя швабру и склоняясь перед самодержцем в неловком поклоне.

— Кто-то здесь только что проходил? — нетерпеливо спросил Александр III, перешагивая швабру.

Перепуганная служанка замотала головой.

Наберут же дур в прислугу. Да еще шляется с ведром в неурочное время.

Император тяжелыми прыжками поспешил к дальней двери. Шустр шутник и как мог успеть проскочить?

Дура-служанка цапнула швабру, юркнула прочь, как нарочно бахнув дверью. Грубый звук отрезвил императора — коридор гулок, здесь слышен каждый шаг. Пытаясь бежать или спрятаться, неизбежно выдашь себя. Это не шутник. Что-то иное… иное…

В сверхъестественное и чудесное Александр Александрович не слишком верил. Супруга, да, иногда склонна, но император не может позволить себе…

Он остановился, с чувством выругался, повернул назад. Сердце колотилось.

В конце коридора распахнулась дверь. Император увидел горячо обожаемую супругу. Мария Федоровна, почему-то в светлом летнем платье, выглядящая крайне юной и милой, странным жестом вскинула руку ко лбу — казалось, сейчас лишиться чувств.

Супруг встревожено протянул к ней руки.

— Ничего не говори! — страстно вскрикнула императрица. — Мне было видение. Помилуй их, Сашка, помилуй!

— Кого? — потрясенно вопросил Александр Александрович.

— Этих глупых мальчишек, что готовили на тебя покушение. Видит Бог, ни не ведали что творили. Мы должны быть добрее! Иначе всем будет хуже. Ах, Сашка…

Императрица резко развернулась, шагнула за дверь. Мгновение эхо ее горьких слов витало меж стен, потом его разорвал грохот закрывшейся двери.