Октябрь, который ноябрь

Пан Кулаковский был жив, относительно цел, но не в себе. Да и на ногах стоять не мог. Пришлось загружать в согнутом состоянии. Впрочем, в броневике изрядно дуло, не задохнешься и лежа на полу. Пленник пребывал в состоянии ступора — от стресса или под воздействием неких веществ, было не совсем понятно…

Взбунтовался пленник через несколько минут. Внезапно судорожно забился, едва не вышиб автомат из рук Василия, рывком дернул к двери, попытался выскочить, а когда не вышло, принялся колотиться о люк головой. Броневик зарыскал, едва не выскочил на тротуар, шофер заскулил и запричитал. Сам бунтарь-террорист членораздельных звуков не издавал, только низко, нечеловечьи рычал. Руки ему Катрин стянула надежно, иначе вообще было бы непонятно, как с ним справляться. «Попутчик» двинул безумца по темени — тот, наконец, обмяк.

— Что-то ты все осторожно и бережно, вполсилы, а сейчас от души приложил. Как бы не случилось непоправимого сотрясения остатка мозга, — отдуваясь, высказала опасение шпионка.

— Бомба жестяная, башка у бандеровца будет куда потверже, — успокоил Василий, цепляя гранату обратно к поясу. — Вот это очевидный, показательный вражина, таких мы еще не брали.

— Это да…

У Аничкова моста навстречу броневику свернул «лорин» с товарищем Островитянской и охраной.

— Управились? — встала в машине завотделом. — Катерина, пересаживайся. Опаздываем мы. Товарищи без тебя этот колесный сундук и остальное отконвоируют…

* * *

— А куда мы, собственно, так летим? — поинтересовалась Катрин хватаясь за сидение.

Колька вновь гнал в своем фирменном стиле, благо улицы практически опустели, заграждения были раздвинуты, а пикеты узнавали машину издали и шарахались с проезда заблаговременно. Изредка взвизгивали тормоза, качало как в девятибалльный шторм.

Да, в определенном смысле броневик — неторопливый и малоскоростной, имел свои преимущества.

— Как куда?! — поразилась оборотень. — Я для чего тезисы готовила, умственным потом обливалась? Все эти ваши погони — рутина, тщета и суета, главное ведь сейчас…

— Прости, мне этот бронесарай все мозги растряс.

Второй Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов уже открылся. Лоуд выступает одной из первых, и это тот редкий случай, когда оборотню была необходима моральная поддержка. Конечно, земноводного профессора галетами не корми, дай выступить перед достойной аудиторией. Но сейчас что-то не на шутку нервничает завотделом.

Лоуд придвинулась к напарнице и прошептала:

— А ведь не справлюсь я. Набросала всякой ерунды, не тезисы, а сплошь безграмотная и наивная шмондюковина, сущий дитячий лепет.

— Перестань. Если не ты, то вообще непонятно кто. Тут собрались или теоретики, или практики. Ты из редких практикующих теоретиков. Уникальный опыт, широчайший кругозор. Абсолютная незашоренность взгляда, отсутствие ангажированности и полная непредвзятость суждений.

— Это конечно, тут не поспоришь, обязана я помочь строительству нового мира, — оборотень вздохнула. — А ведь надлежит нам, Светлоледя, сворачивать свою работу. Пора и честь знать. В чистую политику вступаем, тут мигом за жабры возьмут, квакнуть не успеешь.

— Ты же говорила — есть еще временной резерв.

— Есть. Как ему не быть. Но размером он с черноперью какашку, — Лоуд вздохнула, посмотрела в темное небо и сказала погромче, минорно и отстраненно:

— Меня убьют на рассвете. Взойдет солнце новой эпохи, а товарища Островитянской уже не будет под его ласковыми, пусть и жгучими лучами.

— Да вы что, теть Люда?! — ахнул Колька и машину разом повело в сторону. — Разве можно такие суеверия ляпать?! Вот не ждал от вас.

— Ты рули, а то вообще все разом и внеурочно угробимся. Я в широком смысле говорю, аллегорическом, — пояснила товарищ Островитянская. — Ибо строить новый мир, это тебе не бензин втихомолку сливать из полковых грузовиков. В пять минут не управишься. Тут годы и годы упорного труда. Молодые, конечно, дотянут, вволю поживут в новую сияющую эпоху, а те кто постарше годами…

— Вы же совсем молодая, — запротестовал водитель, как и все сопляки (собственно, и не только сопляки) крайне чувствительный к несравненному женско-земноводному обаянию тов. Островитянской.

— Да я в большей степени о Катерине, — пояснила оборотень. — Она глубоко семейная, бытом замордованная.

Колька кинул сочувственный взгляд на рослую шпионку и утешил:

— Сейчас надежнейшую модель электроутюга изобрели. Чрезвычайно полезная и прогрессивная техника. Как у нас начнут производить, сразу случится заметное облегченье в домашней работе, вот увидите.

Даже не поймешь, кто из этих двоих откровеннее глумится. Но домой захотелось сразу и сильно. Катрин попыталась припомнить, когда в последний раз брала в руки утюг. Кажется, случайно в «Померанце». Вышла там смехотворная дискуссия с сильно пьющим представителем местной ретроградной аристократии.

О, боги, как прицепится эта терминология…

— Никола, пистолет сдай.

— Вот отчего это сразу «сдай»?

— Сдавай-сдавай, этот ствол у меня пристрелянный. Тебе другой выдадут, в спец-шоферской комплектации. Морду не морщи, это я тебе как работник орготдела обещаю.

* * *