Октябрь, который ноябрь

Окно нашлось: на верхней причердачной площадке. Напрыгавшаяся Катрин с облегчением прилегла на холодный пол.

— Застудитесь, — взволновался боец. — Вон доски лежат, давайте подсунем.

— Подсовывай. Только сначала окно раскупорь.

Рама открылась неожиданно легко — то ли удачная дореволюционная конструкция окна сказывалась, то ли ведомственно-немецкая принадлежность дома. В лицо ударило холодом и звуками: опять выстрел — далековато, в районе дома номер двенадцать. С планом квартала шпионка успела ознакомиться, но в натуральном виде все оказалось чуть иначе. По сути, сплошное поле крыш. Иной раз они тянутся с солидными перепадами, кое-где и с провалами. Зато пожарных лестниц навалом, проводов практически нет, телевизионные антенны отсутствуют как класс — беги куда хочешь, несись хоть до иглы Инженерного замка или к парящему на шпиле ангелу Петропавловской. Иллюзия, конечно, но все равно, просторно.

Боец уложил на пол обляпанные известкой доски, видимо, уцелевшие от дореволюционного ремонта. На досках было уютнее.

— И что там? — поинтересовался, осторожно укладываясь рядом, Василий.

— Да ничего. У того дома — Дурдинским, кажется, именуется — пару раз стреляли, в остальном тишина.

Кирха сверху казалась миниатюрной, только близкий массивный, рыцарских очертаний, крест по-прежнему недобро нависал над улицей. Сама Фурштатская опустела — иной раз пробегали, озираясь, прохожие, вот пронеслась упряжка ломовика — возница нахлестывал лошадей.

— Вон наши, на крыше, — определил Василий.

Катрин подивилась его зоркости — несколько фигурок перебежало по скату кровли, скрылись в слуховом окне.

— Значит, где-то там диверсанты, — предположил боец. — Не иначе, за Манежный переулок пытаются проскочить.

— Слушай, а ты тоже совсем местный?

— Ну, как сказать. На Выборгской вырос, но здесь же тоже не чужое, знакомое. Товарищ капитан, я винтовку приготовлю? Вдруг к нам вернутся?

— Если есть винтовка, так отчего ж ее не готовить? Давай, не стесняйся.

— Так я думаю, может, вы возьметесь. Говорят, стреляете изумительно.

— Врут. Из «СВеТки»^[36] еще туда-сюда. А из незнакомого…

— Хороший ствол, между прочим, — боец приложился к «федорову», взял на мушку одну трубу, другую. — В сложной мы ситуации, товарищ капитан. Вокруг свои, а не обо всем вслух говорить можно. Конспирация, чтоб ее…

— Привыкай. Разумнее считать это не конспирацией, а особенностями службы. Военную тайну, всякие грифы «С» и «ДСП»^[37] никто никогда не отменял.

— Да, так оно проще. Но все равно не верится, что мы в самом сердце революции. Легенда же.

По улице в сторону Таврического сада целеустремленно пронесся приданный отряду броневик. Работают парни. Катрин с некоторым облегчением отметила, что боль в ноге слабеет. Значит, обошлось без трещин в кости и иных мерзких осложнений.

— Василий, а ты какого года?

— Тридцать восьмого. Только в детсад ходить начал, как война, отец на фронт, нас в эвакуацию, — боец усмехнулся. — Орал как резаный — уж очень мне в детсаду понравилось; дача за городом, какао, клубника на полдник. А тут увозят. Мама чертежницей служила, их конструкторское в первую очередь эвакуировали. Иной раз думаю, кто из нашего детсадовского взвода в живых-то остался? Судьба. Из Саратова два раза с мальчишками на фронт пытались сбежать. Перехватывали нас на вокзале, так что не вышло с войной. Зато вот революция…

— Опять же судьба. Глянь, опять на крышах кто-то.

— Не разберу кто, но в шинелях, — пробормотал Василий. — Скорее всего, наши. Топчутся. Выходит, потеряли след?

Со стороны Литейного прикатили трое самокатчиков. Сверху было видно, как высокомобильные силы спешно прислоняют велосипеды к фонарному столбу, скидывают из-за спины винтовки-драгунки, занимают позицию у замысловатых металлических ворот.

— Жидковато у нас оцепление, — отметила Катрин. — Слушай, я вниз спущусь, а ты продолжай наблюдение. Если что — бей пакостников исключительно в руку, желательно в правую. Ну, в ногу тоже можно, оно, знаешь, несладко.

— Держу в уме, — заверил боец. — Вы там поосторожнее, на лестнице. К врачу бы надо…

Какие все заботливые. Шпионка сумрачно скакала вниз, норовя по большей части скользить по перилам. На подбитую ногу ступать было можно, но никакой радости сопутствующие ощущения не приносили. Вот, мля, контуженая жертва пепельницы! Опушка воротника болталась на манер трапперского хвоста, галифе испорчены. Сейчас товарищи самокатчики этакое пугало пристрелят. Исключительно из соображений милосердия и брезгливости…

Обошлось. Когда Катрин вывалилась из подъезда, стрелки-велосипедисты оглянулись, жестами призвали пригибаться. По-видимому, имелись основания считать, что противник где-то рядом.

— Как наше положение? — уточнила шпионка, с трудом приседая у ограды.