Охота на мудрецов. Неизданное

– Ой, а это все мне? – копирую повадки звезд, потому что подаренные цветы давно не вызывают ответных чувств. Мудрецы – эмоциональные трупы. Разве что Мотылек еще умеет испытывать настоящие эмоции, а я слышу только отголоски прежней бури. Забираю букет из рук Публия и прячу лицо в пурпурных лепестках. Дурманящий аромат сложно с чем-то сравнить. Розы пахнут, как розы.

– Спасибо, капитан Назо.

Медик хмуро смотрит исподлобья. Пока его глухая оборона не включила режим агрессии, подхватываю ближайший пакет и убегаю на кухню. Глупо искать вазу, нет ее здесь. А в стакане, тарелке или кастрюле букет не удержится. В графин хотя бы поставить, жалко цветы. Красивые, нежные и не виноватые в том, что для нас с Публием ничего не значат. Ох, нет вазы, придется беспокоить хозяина. Он уже в гостиной, вижу из коридора, как сидит на диване, уткнувшись в планшет. Голодный, уставший, злой, а я бегаю с цветами и ничего кроме разогретых консервов на стол поставить не могу. Горько и солоно.

Бумага громко шуршит, сопровождая каждый вынутый из пакета продукт. Молоко, десяток куриных яиц, масло, мука – все, как просила. Пир сегодня мог бы быть, но я уже ничего не успею приготовить. Все-таки поужинаем мясными консервами и свежими фруктами на десерт. Спешу слишком, роняю сетку с яблоками, и она опрокидывает на пол другой пакет. Из него выпадают две коробочки, перевязанные атласными лентами. Конфеты? Давлюсь слюной, вспоминая вкус сладостей и как давно их не ела. Радость поднимается волной тепла от живота к груди. Обняла бы Публия и расцеловала, но такой порыв он точно не оценит. Распускаю ленту, скидываю крышку и открываю рот, увидев уложенное спиралью золотое колье. Догадка стреляет болью в затылок. Не церемонясь, переворачиваю пакет, роняя на пол облако голубого шифона и туфли на высоком каблуке. Вот так продукты из списка! Несуществующие боги, да это же платье!

В шоке опускаюсь на стул, чуть не промахнувшись мимо него. К радости щедро примешивается удивление. То, что я положила в холодильник, мы потом оба съедим, а платье только для меня. Любимого голубого цвета. И туфли, и колье, и букет цветов. Сказка настолько прекрасная, что я в нее верю. И не важно, что говорил или не говорил Публий все это время. Думать он умеет не только о себе.

Вспоминаю утреннюю встречу и улыбаюсь. Сбежал в такой спешке, словно обнаженной груди никогда не видел. Странная реакция для врача, хотя моя не лучше. Устыдиться обязана, а мне приятно. Смотрел на меня, как на женщину, а не на пациента. Теперь я снова в белой больничной форме. Может быть, поэтому платье принес? Ну, пусть смотрит, мне не жалко. Еще бы решить, за что хвататься в первую очередь. Я мечусь между необходимостью накрывать на стол и переодеваться в платье. Решаю, что первое важнее и разогреваю ужин. Если переложить еду из контейнеров и пакетиков в тарелки, то родится иллюзия домашней пищи. На аромат еды приходит капитан, а я растерянно прижимаю к груди букет:

– У тебя есть ваза? Нужно поставить цветы в воду.

Военврач шумно вздыхает и закатывает глаза. Прячу розы за спину, пока он не посоветовал их выбросить. В стакан поставлю, если больше ничего не найду!

– Есть большая колба где-то на шкафу в гостиной.

Сообщает радостную новость и уходит. Я закрываю в тумбу пакеты с одеждой и слышу грохот. Бездна! Упал?

В самой большой комнате квартиры хаос. Публий стоит на стуле, держась за верх высокого шкафа, а на полу рассыпаны листы бумаги. Вместо графиков, цифр и рабочего текста – рисунки. Цветные и черно-белые, карандашом и пастелью, маленькие наброски и большие плакаты. Опускаюсь на колени, не в силах оторваться. На вершине кучи – реалистичные рисунки костей и мышц. Настолько талантливые и совершенные, что пророчество сбывается.

– Публий, ты художник?

– Я – хирург, – мрачно отвечает капитан, спускаясь со стула, – в академии рисовал, чтобы развить мелкую моторику.

– Конечно, в академии, – улыбаюсь, перебирая листы, – скелет в полный рост, отдельно череп, мускулатура шеи. Невероятно!

Уровень исполнения такой, что мастерство давно вышло за пределы полезного развлечения. Мышцы, как на макете, прорисованы с филигранной точностью. Публий наклоняется, чтобы забрать у меня стопку.

– Нет, пожалуйста, – прошу его, заглядывая в глаза, – можно я посмотрю?

Капитан зло поджимает губы, но потом кивает, уступая. Садится рядом на пол, пока я раскладываю листы. Анатомия заканчивается и теперь у меня в руках прозрачные акварели пейзажей, легкая пастель высоких зданий Равэнны. Узнаю генеральный штаб, обласканный лучами светила и утопающий в летней зелени. С высокой точки рисовал, но ракурс другой, не из квартиры.

Достаю из вороха листов карандашные наброски. Горожане в теплых куртках прячут от ветра лица в воротники. Сутулые, будто сломанные фигуры, зачерненные углем, и пятна рыжей сангины на ветвях деревьев. Поздняя осень с изорванной непогодой листвой. Пикаранта прячет под снегом алые гроздья. Публий снова пытается забрать рисунки, но я не даю, поворачиваясь к нему спиной.