Океан

«Ни одно из дел так и не раскрыто, безнаказанность, как правило, притупляет бдительность, придает наглости. разнузданности. Многие серийные преступники на этом и попадались: ошибались, повторялись и вляпывались. Правда, никто и не пытался объединить эти дела в одно или провести параллель, а просто констатировали повышение уровня преступной деятельности в регионе».

Стоп. Мысль яркой вспышкой прокатилась где-то вдалеке и осталась мерцать тяжёлым бременем. Он протянул руку к телефону

– Маликова ко мне.

Неужели все срастётся?

И потекли мучительные минуты ожидания

***

К концу рабочего дня Костя появился в кабинете Колобова изнурённый и хмурый

– Привет, бездельники. Чаем кто-нибудь угостит?

– Обязательно, – Вяземский попытался расчесать свою шевелюру. – Только к Чеснокову зайди, он весь телефон оборвал.

–Ты кстати, что такой заезженный? – Приподнял очки без стёкол Гульц.

– Да опять меня полковник в психушку отправил, а это место у меня уже вот где, – Костя сделал жест рукой по горлу

– А ты там себе ещё местечко не подыскал, тихое, спокойное, природа, правильное питание, – язвил Вяземский, листая газету. – Да, и на себе не показывай, примета, говорят, плохая.

Костя сбросил куртку, ничуть не повеселев.

– Пойду, отчитаюсь.

– Стой, – крикнул Гульц вдогонку. – Что опять надо было в Плеханово? Что там Чесноков опять задумал, и, гад, даже не поделился?

– Потом, – угрюмо сказал Маликов и вышел.

– Действительно, плохо влияют на капитана такие заведения, прямо аллергия какая-то, – удивился Главный аналитик. – Или тут ещё что…?

Вяземский теребил усы:

– Да я вообще замечаю, что Костя мало улыбается, мрачный какой-то. Может неудачи на любовном фронте? Там ведь как: одно сражение выиграл, другое проиграл. А вообще в отпуск ему надо, куда-нибудь в Крым. Я вообще думаю, что в этом Липецке хорошей погоды не бывает.

– Мне всё же не дает покоя, что там опять мозгует наш бугор? – Гульц надвинул очки обратно.

***

У двух ручек были напрочь отъедены колпачки, и поэтому Чесноков специально не покупал дорогие, ни одна из них никогда не доживала до финала, они просто портились. Информация от Маликова разгоняла мысль дальше.

В первое попадание в психушку Наумова, всё же был некий Седых, художник. Писал иконы, запомнился многим. Его творенья, написанные цветными карандашами, висят в некоторых кабинетах врачей до сих пор. Он выписался раньше Наумова, а спустя неделю сбегает и наш писатель. Далее выясняется, что Седых погиб, сгорел в собственном гараже из-за взорвавшегося баллона при сварочных работах, почти через четыре месяца после выписки. «Очень интересно». Второй поход Наумова в стены «жёлтого здания» примерно в это же время. Его состояние резко отличается от того что было – депрессивный, горестный, с мыслями о самоубийстве. И что же это? Всё просто совпало, и нет никакой связи? И то, что художник погиб, конечно же, большая липа, обгорелый труп вряд ли вообще кто-либо идентифицировал. Россия – родина попустительства и разгильдяйства. И, безусловно, между ними, двумя безумцами, есть неведомая связь, потому и взбесился один, когда в городе появился другой. «Вот такая катавасия. И пусть только Гульц мне попробует запудрить мозги теориями да абстракциями, не поверю».

Он поднял трубку телефона:

– Где Гульц?

– Дома наверное, товарищ полковник, время-то девятый час.

– Кто говорит?

– Дежурный, товарищ полковник.

Чесноков шагал домой по тёмной улице, и даже здесь его не отпускали мысли: «Из логова Васютина что-то украли».

Он дошёл до номера Гульца, постучал, подождал и пошёл к себе.

«Дождёмся утра».

***

В дверь кабинета бесцеремонно, без стука ввалился Гульц. В руке у него был перочинный нож. Он с непроницаемым лицом шёл на Чеснокова, брови полковника поползли вверх.

Гульц плюхнулся на стул, показал пальцем:

– Тихо.

И принялся раскручивать телефон, разобрав трубку, он указал на посторонний предмет всё тем же ножом, и закрутил всё назад, встал и пошёл к двери.

– Вас вызывают, Владимир Иванович, – и вышел.

Они все вышли на улицу – Чесноков, Гульц, Маликов и Вяземский,

На улице была пасмурная погода, мелкий смог, а под ногами образовывалась коричневая каша из воды, снега и песка.

– Ну что, – расставил ноги Гульц, как капитан военного судна.

– Костя, – обратился он к Маликову.

– Светиться не стал, не исключено, что в гостинице не только прослушка, но и даже могут писать видеоизображение.

– Вяземский, – спросил дальше Гульц.

И старший следователь прокуратуры начал отчитываться как новобранец:

– Кабинет Колобова тоже на прослушке, камер нет.

– Итак, что мы имеем: все мобильники, все машины, все кабинеты, гостиница прослушиваются. Оборудование самое современное. Вот так, Владимир Иванович. У ментов нет денег на такое оборудование. Я тебе могу сказать, сколько нулей в цифре, которую всё это стоит и чей президент нарисован на этой зелёной купюре. Вопрос – тогда кто?

Чесноков сдвинул брови:

– А здесь мы можем разговаривать?

– Сомневаюсь, – не моргая, сказал Гульц, – мне не нравится микроавтобус, стоящий у нас за спиной.